Филлис Джеймс - Изощренное убийство

– Нет, он не слышал. Как печально, правда? Нет, ничего важного… Просто старый знакомый, собирался в Уилтшир и надеялся снова встретиться с мистером Колдекоутом. Нет, я не буду разговаривать с миссис Колдекоут – не хочу ее расстраивать.

– Скончался? – спросил Дэлглиш, когда главный врач положил трубку.

– Да. Три года назад, судя по всему. От рака, бедняга. Я должен внести соответствующую запись в историю болезни.

Дэлглиш подождал, пока он это сделает.

По следующему номеру было трудно дозвониться, и пришлось долго общаться с дежурным на коммутаторе. Когда наконец звонок прошел, никто не ответил.

– Похоже, у нас ничего не получается, суперинтендант. Эта ваша версия казалась весьма разумной, но она скорее наивна, чем достоверна.

– Осталось еще семь пациентов, – тихо сказал Дэлглиш.

Главный врач пробормотал что-то о некоем докторе Толмадже, который должен к нему прийти, но все же обратился к следующей истории болезни и набрал номер. На этот раз пациент оказался дома и, очевидно, ничуть не удивился, услышав главного врача клиники Стина. Бывший больной выдал подробный отчет о своем теперешнем психологическом состоянии, который доктор Этридж выслушал с терпением и сочувствием, делая по ходу соответствующие комментарии. Дэлглишу показалось любопытным то, с каким мастерством он вел разговор, его это даже немного позабавило. Но этот пациент не звонил в клинику в последнее время. Главный врач повесил трубку и какое-то время потратил на то, чтобы записать новые сведения в историю болезни.

– Между прочим, один из тех, кого мы вылечили. Он совсем не удивился моему звонку. Так трогательно, когда пациенты принимают как должное то, что врачи постоянно беспокоятся об их благополучии и думают о них днем и ночью. Но он не звонил. И он не лгал, я вас уверяю. Наши попытки отнимают очень много времени, суперинтендант, но, я полагаю, мы должны продолжить.

– Да, если позволите. Сожалею, но нам придется это сделать.

Однако следующий звонок оказался удачным. Сначала они думали, что вновь ничего не получится. Из начала разговора Дэлглиш понял: пациента недавно забрали в больницу, а к телефону подошла его жена. Но тут увидел, как изменилось лицо главного врача, и услышал, как тот сказал:

– Звонили? Мы знали, что кто-то звонил и пытались отследить этот звонок. Полагаю, вы слышали об ужасной трагедии, которая недавно произошла в клинике. Да, это связано со случившимся. – Он подождал, пока женщина на противоположном конце провода что-то говорила. Потом он положил трубку и быстро записал что-то в своем блокноте.

Дэлглиш не произнес ни слова. Главный врач поднял на него глаза и с не то озадаченным, не то удивленным выражением лица сказал:

– Это была жена полковника Фентона из Спригс-Грин, что в Кенте. Она звонила мисс Болем по какому-то очень серьезному вопросу приблизительно в полдень в прошлую пятницу. Она не пожелала говорить об этом по телефону, поэтому я подумал, что лучше на нее не давить. Но она готова встретиться с вами в ближайшее время. Я записал адрес.

– Спасибо, доктор, – сказал Дэлглиш и взял протянутый листок бумаги. На лице его не отразилось ни удивления, ни облегчения, но в душе он ликовал.

Главный врач покачал головой так, словно все происходящее было неподвластно его пониманию. Потом он сказал:

– Похоже, это довольно суровая старая леди, весьма церемонная к тому же. Она сказала, что будет очень рада, если вы составите ей компанию за дневным чаепитием.

В самом начале пятого Дэлглиш медленно подъезжал к Спригс-Грин. Это оказалась ничем ни примечательная деревенька, раскинувшаяся между Мейдстоунским и Кентерберийским шоссе. Он не помнил, чтобы бывал здесь раньше. Вокруг почти не было людей. Этот поселок, подумал Дэлглиш, слишком далеко от Лондона даже для тех, кто каждый день ездит на работу на электричке, и не становится в определенные времена года настолько прекрасным, чтобы туда устремились пары пенсионеров или художники и писатели, пребывающие в поиске провинциального умиротворения и спокойствия при провинциальной стоимости жизни. В большинстве домов, очевидно, жили фермеры, в их садах росли кочаны обычной капусты, зеленели побеги брюссельской, оборванной и покалеченной после последней сборки урожая. Окна были закрыты, очевидно, чтобы уберечься от коварства английской осени. По пути Дэлглиш миновал церковь, низенькая башенка и окна едва проглядывали сквозь листву окружавших ее каштанов. Церковный погост был в беспорядке, но не настолько, чтобы при взгляде на него можно было испытать отвращение. Трава между могилами была подстрижена, и явно делались какие-то попытки прополоть тропинки между ними. Отделенный от погоста высокой живой изгородью из лавра, стоял дом викария, мрачное викторианское здание, построенное с расчетом на то, чтобы вместить викторианскую семью со всеми ее ответвлениями. Затем показалась и сама зелень, в честь которой Спригс-Грин, или, если перефразировать, Зелень Сприга, и получила название, – небольшая квадратная лужайка, окруженная рядом домов, облицованных сайдингом, и с видом на необычайно омерзительные паб и бензозаправку. У «Куинз хед» находилась крытая автобусная бетонная остановка, где группка женщин удрученно ждала, пока наконец придет автобус. Они одарили Дэлглиша, проезжавшего мимо, короткими равнодушными взглядами. Весной, когда расцветают вишни в соседних фруктовых садах, благодаря их очарованию даже местечко Спригс-Грин, несомненно, становится красивым. Сейчас, однако, в воздухе ощущалась промозглая сырость, поля казались насквозь размокшими, медленная, словно траурная процессия коров, которых гнали на вечернюю дойку, растоптала обочины дороги, превратив в месиво грязи.

Дэлглиш притормозил до скорости пешехода, чтобы не пропустить поместье Спригс. Ему не хотелось обращаться за помощью к кому бы то ни было.

Дэлглиш нашел его довольно быстро. Дом располагался на небольшом отдалении от дороги и скрывался за шестифутовой буковой изгородью, которая золотилась в лучах заходящего солнца. Судя по всему, к дому не было подъезда, и Дэлглиш аккуратно припарковал свой «купер-бристоль» на граничившей с участком лужайке, прежде чем пройти через белые ворота в сад. Теперь ему открылся весь дом, беспорядочно построенный, низенький и с соломенной крышей, всем своим видом олицетворявший простоту и комфорт. Когда он повернулся, заперев за собой ворота на засов, из-за угла дома вышла женщина и направилась по дорожке встретить его. Она была очень маленького роста. Почему-то это удивило Дэлглиша. Его воображение рисовало образ полной, туго затянутой в корсет жены полковника, которая снизошла до встречи с ним, но только в удобное ей время и в удобном месте. Реальность оказалась куда менее устрашающей и куда более интересной. Было что-то величественное и в то же время жалкое в том, как она шла по дорожке по направлению к нему. Женщина была в плотной юбке, твидовом пиджаке и без шляпы, ее густые седые волосы трепетали в порывах вечернего ветерка. Руки у нее скрывали садовые перчатки, огромные до нелепости, на их фоне совок, который она несла, казался просто детской игрушкой. Когда они сошлись, она сняла правую перчатку и протянула Дэлглишу руку, устремив на него обеспокоенный взгляд, который вдруг почти незаметно просветлел, и в глазах ее отразилось облегчение. Но когда женщина заговорила, ее голос прозвучал неожиданно строго: