Роберт Райан - Земля мертвецов

– Похоже на статью Бакена, –  с сомнением протянул Черчилль.

Но Ватсон еще не закончил:

– Но, попав в лабораторию, он понимает, что стал материалом для экспериментов.

– Над своими?

– Тот человек был трусом, –  напомнил Ватсон, выступая в роли адвоката дьявола. –  Заслуживал расстрела. Вы сами так сказали.

– Расстрела – да, но не пыток. Право же, британцы на такое не способны.

– Боюсь, что некоторые ученые способны. Ученые, для которых цель оправдывает любые средства. Люди, уверенные, что не будут отвечать за свои поступки перед высшим судом. Я бы предположил, что он сбежал и его искали. Он умер в Идминстоне, недалеко от Портона, прячась под изгородью. Умер, как я бы предположил, от последствий химического отравления.

Черчилль покрылся бурым румянцем:

– Откуда такая уверенность?

– Это всего лишь предположение. Но факты в него укладываются.

– Невозможно!

– Вы неправы. Когда вы исключите все невозможное, то, что останется, как бы неправдоподобно оно ни выглядело, и есть истина. Разве возможно умереть дважды? Нет. Так кому в Уилтшире мог понадобиться «покойник»? Ученым, нуждающимся в живых телах для опытов.

– Если это безобразие окажется истиной… – Черчилль выпятил челюсть и замотал головой.

– Став министром вооружений, вы сможете проверить.

Полковник запыхтел сигарой.

– Так я и сделаю, Ватсон, так я и сделаю. –  Они уже подошли к дому и ответили на приветствие часового. –  Идемте, займемся бренди.

– И письмом, –  напомнил Ватсон.

– Да, и вашим чертовым письмом.

Ватсон, сообразив кое-что, замедлил шаг.

– Еще одно…

– Чего вам еще?

– Вы не могли бы получить для меня результаты посмертной экспертизы из Уилтшира?

Черчилль взмахнул сигарой, как волшебной палочкой.

– Конечно, могу! Но зачем?

– Я хочу знать, синел ли Блант перед смертью.

Люди, завидев несущегося по госпиталю доктора Ватсона, оборачивались и смотрели ему вслед: кто восхищаясь проворством, кто беспокоясь за его сердце. Сердце и правда колотилось в груди, но не от пробежки.

Сестра Спенс, стоявшая у своей палатки с чашкой чая, сделала попытку задержать его порыв.

– Майор Ватсон… – начала она, но тот не замедлил бега.

– Потом, сестра, –  с трудом пропыхтел он. –  У меня очень срочное дело.

Ответа он не расслышал.

По лестнице Большого дома он взбегал через две-три ступеньки и сам дивился такому взрыву энергии. Может быть, позже за это придется поплатиться. Все равно. Если он не ошибся, ради этого стоит потерпеть боль и недомогание.

Ворвавшись в комнату, Ватсон схватил присланный почтой журнал и рухнул на кровать. Воздух царапал горло, сердце билось вдвое чаще обычного. Через несколько секунд он дотянулся до карандаша и начал.

«Мой многолетний труд в роли единственного в мире детектива-консультанта не обнаружил в анналах криминалистики ничего столь волнующего и загадочного, как дешифровка кода скромной пчелы, и в особенности способа распространения информации по улью. Однако за последние три года мы с моим другом и сотрудником Томасом Патриком добились значительного прогресса в этой области. Еще в прошлом столетии работу в этой области вели виднейшие пчеловоды, такие как Леон Альберти и Огюст Керкхофф. Механизм передачи информации между рабочими пчелами тем не менее оставался тайной. Ученые не оставляли усилий. Достойные теории, как могли бы засвидетельствовать постоянные читатели этого журнала, выдвигались и опровергались ежегодно. Отталкиваясь от работ фон Фриша (в Zoologische Jahrbuch, экземпляры которого, несмотря на конфликт между странами, закупаются несколькими научными учреждениями, в том числе Лондонским зоологическим обществом), мы установили в некоторых из наших ульев стеклянную стенку. Рамка со стеклом позволяла наблюдать поведение пчел. Обычно их деятельность внутри улья скрыта от человеческих глаз. Годами мы проводили круглосуточные наблюдения. Описывали их во всех подробностях. Мы вели тщательный учет. Учитывались места, откуда прилетала пчела. Вид посещаемых цветов отмечался наряду с направлением полета. Аккуратно зарисовывались необычные движения. Также указывалось направление „танца“. С помощью краски мы помечали пчел, чтобы отличать их от других. Отчасти удалось установить места, посещаемые пчелами нашего улья. Наблюдения продолжались не один год. Удалось…»

Ватсон не вытерпел. На верху страницы он выписал последовательность букв, которые успел обвести кружками.

МОЕМУ ДОРОГОМУ ВАТСОНУ

Его охватила бурная радость. Ватсон перечитал фразу.

Мой дорогой Ватсон.

Эти три слова говорили ему, что нет никакого Томаса Патрика, никакого нового друга и сотрудника. Он сам не заметил, как оказался на ногах, отплясывая так, словно его колени сбросили четыре десятка лет.

Томасом Патриком звали чикагского бандита, который изобрел шифр пляшущих человечков. Альберти и Керкхофф – не пчеловоды, они криптографы. А в статье использован простейший из известных в анналах шифрования код, и только он, тупоумный идиот, мог его не опознать, не заметить подсказки, говорившей, что статья – шифрованное сообщение, обращение Холмса к нему. Только упоминание о Чикаго возбудило нужные синапсы в его мозгу. Только за разговором с Макраем он догадался, что Холмс взялся за старые штучки.

Ватсон дрожащими руками принялся обводить остальные буквы, пока в его руках не оказалось все послание от старого друга. Ватсон перечитал его дважды и почувствовал, что у него щиплет глаза. От усталости, решил он. Организм скоро выразит протест за пробежку через госпиталь и джигу в спальне. День выдался наполненный событиями, а до того, как спустившаяся ночь позволит войне начаться заново, оставалось еще много дел. Майор высморкался.

Закончив расшифровку, он быстро написал самую длинную и дорогостоящую телеграмму, какую ему приходилось сочинять, и отправился разыскивать мисс Пиппери, чтобы та ее отослала. Всякий, увидевший, как он вышагивает в вечернем сумраке на негнущихся, одеревенелых ногах, решил бы, что этот человек принял какой-то стимулятор или открыл эликсир, способный перевести назад стрелки биологических часов. Собственное тело казалось Ватсону очень легким, словно стрелку гравитации перевели на пару делений вниз. Скрипнув коленями, он наклонился, чтобы подхватить на руки Сэсила – джек-рассела капитана де Гриффона, и с тявкающей собачонкой на руках отправился дальше. Сообразив, что пора прислушаться к протестам своего организма, доктор поспешил в палатку для переливаний.

Капрал Перси Льюис почитал себя за счастливчика. Правда, он замерз, ступни ныли, портянки были намотаны слишком туго, а дождь со стальной каски лил за воротник. И все же лучше быть часовым здесь, чем оказаться на десять миль к востоку, где его сослуживцев ожидали еще четыре дня в окопах, где скука сменялась страхом, а неуют был постоянным и несравнимым с протекающим под накидку дождем.