Фрэнсис Броуди - Убить до заката

Когда он наконец заговорил, то от смущения не мог смотреть мне в глаза.

– Я состою в профсоюзе рабочих каменоломни. Мы голосовали за забастовку. Мой отец – он бригадир, вы с ним уже встречались – узнал, как именно голосовал каждый. Этан знал, что среди нас есть предатель. Он сказал мне, что, куда ни пойдешь, всегда будет хозяйский стукач или правительственный шпион. Еще он сказал, что люди, наверное, боятся его, раз так пристально за ним следят, и это его ободряло. Если кто и причинил вред Этану, так это не мой отец. Отец действует запугиванием. Он цепляется только к тем, кто не может ответить. Вот только это я и хочу вам сказать. Этан заявил, что вычислил доносчика.

– Он сказал вам, кто это?

– Нет. Он только сказал, что позаботится, чтобы такое больше не повторялось. Если бы вы слышали, как говорит Этан, то поняли бы, как работает у него голова. Он говорит, что линии фронта обозначены. Говорит об обещаниях, которые были сделаны, когда он уходил на войну. Лучшее жилье, дома, достойные героев, хорошие школы. Он думал, что сражается за лучший мир. И что же мы получили, спрашивал он. Ну, его ответ был – ничего. Рабочий люд не получил ничего. В субботу я женюсь, и это выбор между жизнью у ее родителей, где ни дюйма свободного места, или у моих. А мой отец знает, что я в профсоюзе. Он не дает мне об этом забыть. Вы видели, какой он.

Я действительно видела, каков мистер Тернбулл, – забияка, драчун, не питающий любви ни к Этану, ни к его политике.

На обратном пути из поместья, пока обходила водоем и шла мимо огородов, я пыталась разобраться в том, что успела выяснить. И Этан, и Мэри Джейн страстно хотели жить где-нибудь в другом месте, вести другой образ жизни, но что-то держало сестру здесь; его тоже, если моя догадка верна. Желание продолжать жить по-прежнему напоминает мне о человеке, который лезет в драку, но передумывает, потому что рядом нет никого, кто подержал бы его пиджак, пока он засучивает рукава. Возможно, Мэри Джейн винила Этана в том, что его больше заботят товарищи по работе, чем собственная семья, а Этан винил ее в том, что она стоит на своем, и так все и продолжалось – до субботы.

Приближаясь к деревне, я вспомнила, что мисс Тримбл с большой уверенностью утверждала, что в середине того дня видела у каменоломни Мэри Джейн. Однако же Мэри Джейн это отрицала. Возможно, стоит нанести еще один визит мисс Тримбл. Возвращение миссала и все сказанное ею наводило на мысль, что теперь она сочувствует Мэри Джейн.

Я отыскала дом викария, приготовилась выслушать массу не относящихся к делу сплетен и постучала в дверь. Ответа не последовало. Возможно, она еще в церкви, переставляет гвоздики.

В церкви было пусто. Я толкнулась в дверь ризницы. Она оказалась не заперта. Из любопытства я открыла приходскую метрическую книгу.

В сентябре Гарриет исполнится одиннадцать. Сейчас у нас май. Значит, дата ее рождения приходится на сентябрь 1912 года. Я перелистала страницы назад. Конечно, вот она. Типично для своей семьи, она обладала двумя именами: Гарриет-Уинфред. Я перелистала страницы летних месяцев двенадцатого года и дошла до весны. Записи о браке между Этаном Армстронгом и Мэри Джейн Уитекер не было. Январь – ничего; декабрь 1911 года – ничего; ноябрь, и здесь я нашла запись об этом браке и подписи Этана Армстронга и Мэри Джейн Уитекер, засвидетельствованные Бобом Конроем и Барбарой Мэй Джонсон. Значит, Боб Конрой, которого Мэри Джейн отвергла, достаточно симпатизировал им обоим, чтобы согласиться на роль шафера, а всезнающая сестра Барбара Мэй была подружкой невесты.

Десять пристойных месяцев между свадьбой и рождением Гарриет. Если только у мисс Тримбл не серьезные нелады с арифметикой, она имела какую-то другую причину потребовать назад миссал, нежели зачатие Гарриет вне брака.

Почему Мэри Джейн ввела меня в заблуждение в данном отношении? Только-только я начала доверять своей сестре, как это доверие ослабело. Что вынудило ее солгать? Наговорить на себя.

Я покинула ризницу и прикрыла за собой дверь. В церковь вошла, прихрамывая, пожилая женщина и села в заднем ряду. Из церкви я направилась в дом викария – еще раз попытать счастья.

Когда на мой стук никто не ответил, я через окно заглянула в кухню. Это было опрятное, современное помещение, с газовой плитой, на которой стоял блестящий медный чайник. В камине ярко горел огонь – здесь уголь не экономили. Пройдя по дорожке вдоль дома, я заглянула в следующее окно, наверное, в кабинет пастора – его стены были сплошь уставлены книжными шкафами, на столе лежала рукопись.

Мисс Тримбл я увидела в окно гостиной. Она неподвижно лежала перед камином, ее голова находилась в опасной близости от каминной решетки.

Передняя дверь была заперта. Я поспешила к черному входу. Дверь там открылась. Через кухню в выбежала в коридор, крича:

– Есть кто дома?

Никто не ответил.

Я распахнула дверь в гостиную. Будь жива .

Женщина, должно быть, собиралась дернуть за шнурок звонка и упала. Моей первой безумной мыслью было, что она, возможно, увидела мышь и потеряла сознание, но коврик был сбит, как будто она споткнулась.

– Мисс Тримбл?

Тревога и недосып, видимо, сыграли со мной злую шутку. Она дышала. Я убедилась, что она дышит. Ее полные ужаса глаза бегали. Губы шевелились. Я подошла поближе, чтобы услышать.

– Горько, – произнесла она.

– Все будет хорошо.

Я взяла с дивана покрывало и накрыла ее, повернув слегка набок и лицом в сторону. Все кости, кажется, целы. Мисс Тримбл была очень холодной.

Я взяла ее за руку, нащупала пульс. Под ногтями у нее была шерсть от ковра. Наверное, она в отчаянии цеплялась за него.

– Вы что-нибудь чувствуете? – Она испуганно заморгала. – Где-нибудь болит? – спросила я.

Она пристально смотрела на меня, с еще большим страхом. Я сообразила, что она не может ни шевельнуть головой, ни кивнуть, ни сказать «нет». С резким хрипом она медленно, с трудом выдохнула, словно это было последним ее содроганием. С нечеловеческим усилием она поймала мой взгляд и легонько вздохнула, ее глаза жили тревогой за пронзительный, скрипучий звук, исторгнувшийся из самых недр ее существа. Она выдохнула единственное слово: «Диванчик», ее слабый голос был едва различим, однако полон отчаяния.

Несчастная женщина сошла с ума, при чем тут диванчик.

– Я сейчас позвоню врачу. Все будет хорошо. Не волнуйтесь.

Страх в ее глазах не дал мне двинуться с места. Опустившись рядом с ней на колени, я держала мисс Тримбл за руку, поддерживала ее голову. Она успокоилась и совсем затихла. В ее взгляде отразилось нечто большее, чем страх, – потеря, любовь, ужас, а затем ее не стало. Я закрыла ей глаза.

Я медленно вернулась в коридор и сняла телефонную трубку.