Майкл Иннес - Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник)

– Искусство искусством, но, думаю, вы согласитесь, что мало найдется более интересных тем для обсуждения, чем свиньи. Вот где заключена плоть Рубенса, если иметь в виду ее примитивное восприятие, живое движение, без которого любое искусство пусто и лишено смысла.

Эплби молчал, вспоминая и реконструируя события ночи. Авантюра была спланирована и осуществлена достаточно простыми методами. В Раст-Холл проведены две независимые телефонные линии. И шутник позвонил с одного телефона на другой. Трубку снял слуга. Злоумышленник попросил разрешения переговорить с сэром Арчибальдом Элиотом, а когда Арчи ответил, заявил, что мистер Элиот должен немедленно прибыть в дом мистера Ласлета, расположенный по другую сторону парка. Якобы случилось серьезное происшествие, Ласлет находился при смерти и желал, чтобы мировой судья, а эту выборную должность занимал в округе Элиот, заверил спешно составленное им завещание. Арчи разыскал кузена, который сразу же отправился в путь в сопровождении Эплби, что казалось далеко не лишней мерой безопасности. Арчи должен был передать гостям извинения хозяина, но сразу после расставания с кузеном получил тяжелый удар по голове. Затем шутник последовал за мистером Элиотом и Эплби, быстро изобразив на снегу рядом с домом следы жестокой схватки. Затем он дошел до того места, где они свернули с подъездной дорожки. Именно там Кермод, единственный, правильно прочитал следы и отправился навстречу мистеру Элиоту и Эплби, которые уже возвращались, выяснив, что их ввели в заблуждение (Патришия совершенно неверно истолковала в тот момент действия Кермода). Шутник перерезал электрический кабель там, где он пересекал дорожку, и принялся активно запутывать следы. Затем пересек парк, подал единственный, но очень громкий отвлекающий крик тревоги, а сам поспешил к театру, зарезал заранее спрятанную там свинью, причем заставил животное отчаянно визжать, натянул на труп костюм и подвесил вместо Угрюмого Десмонда.

Все выглядело так просто, что укладывалось всего в несколько предложений, но за этой простотой крылся точнейший расчет времени, настолько виртуозный, что не мог не вызывать у Эплби профессионального восхищения. И с практической, и особенно с психологической точки зрения операция была проведена безукоризненно. Только самый изощренный ум мог безошибочно распознать состояние Тимми, повергнутого в ступор опасениями по поводу возможного злого скетча с участием Генри и Элеоноры в театре, и сделать еще несколько полностью оправдавшихся прогнозов. Например, предвидеть, что полученная слугой информация не сможет быть оперативно перепроверена, и местные аристократы поведут себя именно так, как они себя и повели, повлияв на всех участников праздника. Знал он и о том, что любые попытки выяснить, кто с кем накануне вечером находился в паре, приведут лишь к полной путанице и не дадут никакой полезной информации.

Шутка со свиньей отличалась необычайной грубостью и жестокостью, как и расчетливой продуманностью, но, тем не менее, помогла решить некоторые из проблем.

Прежде всего это касалось самого мистера Элиота. Стало ясно, что все теории Уинтера и доктора Чоуна, будто он сам мог быть ответственным за направленные против него же действия, оказались несостоятельными. Кстати, даже Эплби не без сожаления расстался с подобной версией. Мистер Элиот, сейчас так мирно беседовавший с Патришией на свои излюбленные буколические темы, не разыгрывал злых шуток над собственной персоной. Грусть Эплби объяснялась просто: хозяин Раст-Холла перестал быть для него загадочной фигурой. А ведь в определенный момент шутник почти сумел психологически раздавить мистера Элиота, поставить его на грань чуть ли не умопомешательства. У мерзавца получилось несколько впечатляющих трюков, но анализ показывал, что его наиболее эффективным оружием, его главным инструментом влияния на сознание мистера Элиота оставалось непостижимое знание мыслей, которыми, как считал сам мистер Элиот, он ни с кем не делился и не успел даже записать. Именно так удалось прижать мистера Элиота к стенке и разочаровать в карьере литератора; только в этом заключался секрет странностей в его поведении. Вот именно секрет! И здесь все еще многое оставалось неясным. По истечении двадцати четырех часов Эплби обнаружил, что события вчерашнего утра следует рассматривать под несколько иным углом. Неожиданно восстановившееся тогда душевное равновесие хозяина не получило окончательного объяснения; его мотивировка выглядела неадекватной. Странные происшествия в Расте не были результатом действий придуманного мистером Элиотом персонажа, как автор Паука не стал клиническим случаем раздвоения личности, совершая поступки под маской своего героя. С необычайной легкостью мистер Элиот освободился от этих навязчивых идей, а помогла ему в этом всего лишь картина Ренуара, найденная у постели Джозефа. И собственное объяснение, данное мистером Элиотом своему возвращению к рациональному мышлению, выглядело неубедительным. Он считал, что его Паук никогда не повел бы себя столь вульгарным образом, как и сам он не способен на такое в случае психологического раздвоения.

Поскольку предположение доктора Чоуна звучало чересчур экстравагантно, то не сразу бросилось в глаза, что и способ, с помощью которого мистер Элиот отмел теорию Чоуна, выглядел, мягко говоря, облегченным и неубедительным. А ведь мистер Элиот при всем своем легкомыслии был человеком необычайного ума и интеллигентности: неужели он мог удовлетвориться настолько простым объяснением? В это было трудно поверить. И все же духовное выздоровление, означавшее крах атаки на его сознание, началось, безусловно, с того момента, когда нашлась похищенная картина. И с того же времени, как заметил Эплби, в этом человеке появилась некая целеустремленность, постепенно нараставшая. Все его разглагольствования о хороших беконных свиньях не могли ввести в заблуждение пристального наблюдателя: ум мистера Элиота активно трудился над чем-то иным.

Но сейчас мистер Элиот уже и не находился в эпицентре ситуации, какой она представлялась в свете последних событий. Он исключался из числа подозреваемых, как и его дети. Кого еще можно было считать заведомо непричастным к происшедшему?

Но чем дольше Эплби размышлял над этим, чем подробнее вспоминал детали проведенного им расследования, тем меньше испытывал уверенности в чем-либо. Можно ли исключить, например, Кермода? Патришия видела, как он сошел с дорожки и направился им навстречу за несколько секунд до прозвучавшего выстрела. В отношении Кермода смущал только подслушанный раньше не самый доброжелательный разговор об Элиоте, но Кермод не мог бы действовать в одиночку. Если за всеми шутками стоял он, то ему активно помогал Оверолл. Тот вроде бы напился, но насколько пьян он был после того, как удрал из театра и накачался спиртным в библиотеке? Не мог ли он позже вернуться в театр никем не замеченный, чтобы произвести выстрел, а потом заставить свинью умереть в страшных муках? Быть может, в пьяном виде было даже легче осуществить подобное варварство? В итоге это тоже оказалось всего лишь злой шуткой, но направленной против Тимми и Белинды: злоумышленник не пожалел усилий, чтобы заставить их поверить, будто перед ними окровавленное тело их отца. Здесь важно отметить, во‑первых, что шутка стала импровизацией, подсказанной издевательствами Андре (в свою очередь, импровизированными) над мисс Кейви и злосчастными щенками в ее книге, как и над пережитыми ею приключениями в деревне. А во‑вторых, шутка все же оказалась шуткой. Настоящего полуночного убийства не состоялось. Но стало ли это результатом того, что намеченную жертву как раз в это время убивать уже не стоило? Или шутник изначально собирался продолжить серию своих мерзопакостных трюков? Если разобраться, то смысл шутки все-таки выглядел убийственным. Несчастную свинью нетрудно было представить тотемом для этой семьи, жертвенным животным, которыми даже современные дикие племена давно подменяют прежние человеческие жертвоприношения. Заменой для самого мистера Элиота, которого злодей, видимо, и желал, и боялся убить… Конечно, едва ли стоило привносить примитивные основы антропологии в расследование. И убийство свиньи не носило чисто ритуального характера. У него имелась практическая цель: внести смятение в семью мистера Элиота с помощью приема, позаимствованного из фигурировавших в придуманных им литературных сюжетах.