Глэдис Митчелл - Быстрая смерть. Тайна Камня друидов (сборник)

«Это, конечно, ничего не доказывает, – подумал Карстерс, – однако повлияет на вердикт жюри».

Показания свидетелей защиты завершились, и Фердинанд Лестрендж неторопливо поднялся для заключительной речи. По его словам, он построил свое выступление на двух главных допущениях. Присяжных, умных людей, не мог не поразить факт, что настоящих улик против подсудимой приведено не больше, чем могло бы быть приведено против любого, кто находился в поместье в ночь смерти Элеонор Бинг. Какие доказательства совершения миссис Брэдли преступления получили присяжные? Он рискует заявить, что никаких. Упоминалась мензурка. Что ж, по результатам анализа ее содержимого эксперт сделал заявление полностью в пользу подсудимой. Она добровольно призналась, что дала умершей чашку кофе. По версии обвинения, в кофе находился яд. Привело ли оно какое-либо доказательство в поддержку данного предположения, не подкрепляемого никакими фактами? Зато оно привело сильные, пусть гипотетические, улики, что умершая отравилась сама. Если бы мензурку нашли раньше и анализ остатков ее содержимого тоже провели бы раньше, то обвиняемая не подверглась бы аресту. Защитник не стал распространяться об этом дальше, дав ясно понять, что полиция поторопилась, забыв об осторожности.

– Это подводит меня к следующей мысли, джентльмены. Где, спрашиваю я обвинение, человек, которому полагалось бы стать одним из его важнейших свидетелей? Речь идет, разумеется, об отце умершей, Алистере Бинге. Где он? Почему отсутствует на суде? Не защите выдвигать предположение, будто у Бинга имелись основания считать, что его дочь не убили, а она сама наложила на себя руки. Не защите выдвигать еще более страшное предположение, но от него никуда не деться. Этот человек, отец, сейчас на Тибете, а не в суде!

Этот момент, джентльмены, влечет за собой следующий. С точки зрения защиты, версия самоубийства не была толком расследована. Мы помним о трагической гибели мисс Маунтджой, с которой умершая состояла в дружеских отношениях. Это событие могло погрузить Элеонор Бинг в депрессию. Высказывалось предположение, что она убила свою подругу. Приступ отчаяния мог побудить ее к самоубийству. Как известно суду, умершая покушалась на жизнь одного из свидетелей, которого мы уже слушали, – миссис Гард Бинг. Одного этого факта достаточно, чтобы суд счел Элеонор Бинг по меньшей мере ненормальной, умственно неуравновешенной!

Но – и здесь защитник сделал паузу, чтобы до слушателей дошел смысл его дальнейших слов, – жюри присяжных заседает в суде не для того, чтобы выслушивать мои версии о самоубийстве. Их задача – решить, виновна подсудимая в убийстве или нет. Они должны спросить себя, какие из представленных улик побуждают их согласиться на обвинительный вердикт. Продемонстрирована ли им причина – достаточная причина – для того, чтобы подсудимая убила Элеонор Бинг? Был ли у нее больший мотив для этого, чем, например, у свидетельницы, на чью жизнь умершая покушалась? Или чем у мужа этой свидетельницы, признавшегося перед ними в том, как велика была его неприязнь к умершей сестре? Услышали ли они вообще что-либо, убедившее их, что подсудимая – убийца? Я охотно предоставлю двенадцати умудренным мужам ответить на эти вопросы и вынести верный вердикт.

Последовал формальный вызов обвиняемой, затем заключительная речь обвинителя, однако то и другое не вызвало в переполненном зале суда такого же внимания, как заключительная речь защитника.

Миссис Брэдли тоже начала уставать от разбирательств, хотя следила за содержанием заключительной речи маленького толстого обвинителя. По ее мнению, он очень старался спасти проигранное дело, но сообщение лаборанта о содержимом роковой мензурки «выбило из-под обвинения табурет», как потом выразился в беседе с Карстерсом один молодой репортер.

Судья подытожил разбирательства в обычной блестящей манере судейских и обратился к жюри присяжных с вескими, но уважительными словами. Он определил убийцу как «того, кто причиняет смерть другому человеку намеренно и обдуманно», предостерег присяжных от ошибки и отпустил их.

Часы Карстерса свидетельствовали, что отсутствие присяжных длилось двадцать две минуты. Рядом с ним стояли Дороти и Гард. От Гарда не отходил, как всегда, нервный и суетливый Берти Филиппсон. Говорили они мало; Карстерс не реже, чем каждые три минуты, доставал часы и тревожно смотрел на минутную стрелку.

Наконец двенадцать мужчин снова заняли свои места. Их вердикт встретили возгласы облегчения. Дороти без стеснения рыдала на плече у Карстерса, а Гард и Берти с дурацким воодушевлением хлопали друг друга по спине.

Оправданная обвиняемая выглядела наименее заинтересованной в происшедшем среди всех присутствующих в зале суда.

– Слава богу, теперь все позади! – Гард завел мотор и напустил на себя сумрачный вид, с которым обычно управлял автомобилем.

Дороти рассмеялась:

– Можно подумать, ты сомневался в вердикте!

– Какие еще сомнения? – проворчал супруг. – Ты идешь или нет? – рассердился он на пожилую женщину, колебавшуюся, переходить дорогу перед ним или ждать посередине, пока он проедет. – Это что еще за осел? Он решил нас задержать? Кажется, нет. Я волновался за попавшего на скамью подсудимых друга.

– Так-то оно так… – Дороти укутала колени пледом: осенняя погода давала о себе знать. – Она, конечно, угодила под суд, и это страшно, но ведь против нее не было ни малейших улик?

– Не знаю. – Гард смотрел на дорогу перед собой, что придавало их разговору беспечности, а его самого делало похожим на диктора в радиостудии. – Когда женщина виновна в убийстве, то где-то должны быть улики, надо только не полениться добыть их.

– Виновна?! – в ужасе ахнула Дороти.

Гард расхохотался:

– Святая невинность! Кто же, по-твоему, это сделал, если не она?

– Но… но… Нет, не верю! Не она! С какой стати? И потом, как же вердикт?

– А что вердикт, дорогая? – Гард ожесточенно загудел клаксоном.

– По вердикту присяжных, она невиновна! Они оправдали ее! Жюри постановило «невиновна»!

– Вот и прекрасно! Я люблю эту старушенцию и очень переживал бы, если бы ей грозила виселица за то, что она избавила нас от Элеонор. Между нами говоря, моя сестрица была совершенно психованная. Разве ты не знала?

– Психованная? – воскликнула Дороти.

– Вот именно. Сумасшедшая, – уточнил Гард. – Я пойду еще дальше и сообщу тебе, что если бы миссис Брэдли не проявила любезность и не взяла это на себя, то я бы сам прикончил сестрицу. У меня уже чесались руки.

Дороти разинула рот от удивления.

– Но почему же ее назвали невиновной, когда она виновна? Осторожно, не раздави поросеночка, Гард!