Дэн Симмонс - Пятое сердце

Джеймс подумал, что Рузвельт, вероятно, прав. Генри Адамс по праву считался самым выдающимся американским историком современности, а его девятитомное сочинение об эпохе президентства Джефферсона – шедевром исторической прозы. Книга Джона Хэя о Линкольне, под началом которого тот служил, написанная в соавторстве со старым другом Джоном Николеем, прекрасно продавалась в Америке и Европе и прочно заняла место лучшей и главной биографии Линкольна. Генри Кэбот Лодж не только вел род от близких друзей Джорджа Вашингтона, но и написал о нем магистерскую диссертацию. Молодому Рузвельту, при всем его недюжинном уме, было от чего оробеть в сегодняшнем обществе коллег-историков.

«Да и политиков, к слову», – подумал Джеймс.

Дон Камерон заговорил, и Джеймс, забывший, что супруг печального образа – тоже американский сенатор, даже удивился, какой же у него сильный и звучной голос.

– Меня можете не опасаться, мистер Рузвельт. Я не пишу ни о ком и ни о чем. Зачем мне это? Куда приятнее читать истории и биографии в тиши моего кабинета.

– Однако вам есть о чем писать, Дон, – сказал Джон Хэй. – Вы ведь были военным министром при президенте Гранте во время Великой войны сиу?

Камерон кивнул.

– В интересное время мы живем, – заметил Адамс. – Совсем недавно, по крайней мере по меркам истории, мы наблюдали, как индейцы уничтожают армию Кастера и наводят ужас на весь Запад, сегодня платим за представление, в котором те же дикари разыгрывают собственные зверства. Резня без крови. Битва без смертей.

– Мистер Рузвельт, – сказала Нанни Лодж, – у вас есть ранчо где-то на западе… или было. Случалось ли вам стрелять в индейцев?

Джеймс опасливо взглянул на молодого человека. Рузвельт купил ранчо и уехал туда после смерти обожаемой первой жены, Алисы, которая скончалась в феврале 1884-го сразу после рождения дочери. Как Адамс никогда не говорил о Кловер, так и Рузвельт никогда прилюдно не упоминал Алису. Похоронив ее, он оставил новорожденную дочь, которую тоже назвали Алисой, на попечение своей сестре и уехал в Дакоту, чтобы начать жизнь ранчеро и ковбоя.

Рузвельт улыбнулся Нанни еще шире, чем улыбался до сих пор, – Джеймс и не думал, что такое возможно.

– Миссис Лодж, я стрелял в индейцев, белых бандитов, пьяных мексиканцев, трезвых мексиканцев, гризли, волков, скорпионов, гремучих змей и в сотни других мерзейших божьих тварей. И я, как правило, не промахиваюсь.

– Относите ли вы индейцев к мерзейшим из божьих тварей, мистер Рузвельт?

Рузвельт обратил взгляд на Лиззи, и в свете хрустального канделябра его пенсне блеснуло, как два маяка.

– Как убедился ваш супруг, миссис Камерон, когда был военным министром, – сказал он, ни на миг не переставая улыбаться, – самая праведная война – это война с дикарями… хотя верно и то, что такие войны – самые жестокие и бесчеловечные. Все цивилизованное человечество в долгу перед грубыми поселенцами, которые ремингтоновскими винтовками и ножами Боуи очистили наши западные земли от дикарей.

– Так вы считаете, что в будущем нашей страны нет места для индейских народов? – тихо, но с нажимом спросил Джон Хэй.

– Американцы и индейцы, буры и зулусы, казаки и татары, новозеландцы и маори, – проревел Рузвельт. – Во всех этих случаях белый победитель, как бы ужасны ни были многие его деяния, закладывает фундамент будущего величия могущественных народов. Бесконечно важно отобрать Америку, Австралию, Сибирь у красных, черных и желтых аборигенов и превратить эти земли в наследие доминирующих рас.

Шеф-повар Рэнхофер вкатил на тележке свой сегодняшний шедевр: наутилус из теста, выпеченный в особой форме и начиненный тонкими ломтиками паштета из гусиной печенки с трюфелями, уложенными слоями и залитыми прозрачным желе. Теперь слуги резали пирог и раскладывали его на подогретые тарелки. Однако никто, кроме Рузвельта, не приступил к еде даже после того, как тарелки поставили на стол. Уязвленный шеф-повар удалился на кухню, а гости по-прежнему сидели над нетронутым паштетом, ожидая, что Рузвельт скажет дальше.

Тот прожевал и, подняв глаза от тарелки с исходящей паром гусиной печенью, продолжил:

– Как я показываю подробно в моем скромном труде «Покорение Запада», купленная дорогой ценой победа Белого человека над дикарями в этой стране привела к рождению новой расы – американской.

Генри Адамс прочистил горло:

– Мой английский издатель прислал мне рукопись новой книги Чарльза Г. Пирсона «Национальная жизнь и характер». Если не ошибаюсь, она выйдет в начале следующего года. Вы, случайно, не слышали про мистера Пирсона, мистер Холмс? Или, быть может, вы даже знакомы?

– Да, я о нем слышал, – ответил Холмс, – хотя лично не знаком. Кажется, он недавно ушел из парламента.

– Совершенно верно. – Адамс принялся что-то искать в карманах. – Я выписал один его абзац… для возможной рецензии… где же… а, вот. – Он достал сложенную бумажку, встряхнул ею над нетронутым, но все еще дымящимся паштетом, подался вперед, так что лысина блеснула в ярком свете канделябра, и сказал: – Мистер Пирсон излагает свои страхи касательно грядущего столетия… и касательно будущего Европы в целом…

Голос у Адамса, когда тот читал, был красивый и уверенный:

– «Придет день, и, возможно, он уже недалек, когда европейский наблюдатель оглянется и увидит, что мир опоясан сплошной полосой черных и желтых рас, независимых или почти независимых от европейской опеки, обретших собственную военную мощь, монополизировавших торговлю в своих регионах и не пускающих туда европейские товары, когда китайцы, индусы и уроженцы государств Центральной и Южной Америки, которые к тому времени станут преимущественно индейскими… наводнят европейские моря своими флотами, когда их станут приглашать на международные конференции, искать союза с ними в конфликтах цивилизованного мира. Мы увидим граждан этих стран в своем обществе, на английской земле и в парижских салонах, межрасовые браки станут обыденностью. Глупо уверять, что, если такие времена наступят, наша гордость не пострадает… Мы проснемся и обнаружим, что нас теснят или даже отодвигают в сторону люди, которых мы считали раболепными, призванными угождать нашим нуждам. Тогда нам останется одно утешение: сознавать, что эти перемены были неизбежны».

Адамс сложил листок, убрал очочки в карман и, глянув вдоль стола, встретил ухмылку молодого Теодора Рузвельта.

– Вы не согласны, мистер Рузвельт? – спросил он.

– Пирсон говорит преимущественно о черной и желтой расах, – ответил Рузвельт. – Однако, чтобы угрожать нам оружием или составить конкуренцию в торговле, потомки негров и сегодняшних китайцев должны стать умны, как афиняне. Тогда американская раса, да и английская тоже, будет просто вести дела с другим цивилизованным неарийским народом, в точности как сейчас мы ведем дела с мадьярами, финнами или басками. Так и должно быть, ибо Творец не создал белых европейцев и американцев для постоянного обитания в жарких областях Африки, Индии и Южной Америки. Лишь здесь, на нашем континенте, а русским и белым австралийцам – на своих, необходимо истребить дикарей в той мере, чтобы американский народ стал безраздельным господином собственных земель.