Дэн Симмонс - Пятое сердце

Однако вместо того, чтобы выйти с площадки и обогнуть монумент, Холмс пересек шестиугольник, встал на одно колено и принялся изучать гравий подле скамьи. Несколько минут он водил лучом фонаря под всеми тремя скамьями, затем, обойдя их, повторил то же тщательное исследование по другую сторону и уже занялся открытым пространством посередине, когда статуя издала новый приглушенный звук.

Холмс подошел к ней и поднял фонарь:

– В чем дело, Джеймс?

– Чем вы, ради всего святого, занимаетесь? – вопросило андрогинное лицо.

– Ищу окурки и пепел, – ответил Холмс. – На наших глазах Лукан – тот человек в темноте – выкурил три сигареты. Мы чувствовали запах табака. Однако тут нет ни одного окурка, ни даже крошки пепла. Видимо, он стряхивал пепел в ладонь и вместе с окурками унес в кармане. Не кажется ли вам такое поведение несколько подозрительным?

– К чертям сигаретный пепел! – ответила скорбная статуя. – Вытащите меня отсюда, Холмс. Мне уже час как нужно в туалет.

На Нью-Хэмпшир-авеню не было ни извозчика, ни экипажа.

– Прохвост! – воскликнул Джеймс. – Деньги взял, а сам уехал!

– Мы отсутствовали довольно долго, – ответил Холмс.

Всю дорогу от памятника он шел, сведя плечи, так что сейчас они уже ныли от напряжения, – ждал ружейной или револьверной пули, которую не успеет услышать. Напряжение не отпустило и на открытом месте. Вдоль дороги не было ни фонарей, ни домов с освещенными окнами.

– Может быть, кеб забрал наш курящий друг, – сказал Джеймс. – Что нам теперь делать?

– До пансиона миссис Стивенс меньше четырех миль, так что мы пойдем пешком, – ответил Холмс, зная, что, несмотря на все усилия расслабиться, его тело будет ждать пули на каждом шагу дороги. И всякий час, всякую минуту в предстоящие дни и ночи, пока дело не разрешится.

Недолгое время спустя они подошли к одинокому газовому фонарю на столбе у темного дома. Джеймс остановился в овале света на щебнистой дороге. Теперь оба спутника были ясно видны среди темноты.

«Идеальное место», – подумал Холмс. Лукан за домом или во мраке за деревьями. Цель – или цели, если Лукан настроен особенно кровожадно, – замерли, как олени в свете браконьерского фонаря.

– Я где-то умудрился потерять часы, – сказал Джеймс. – Сколько на ваших?

Холмсу оставалось лишь надеяться, что писатель не обронил их в монументе. Завтра утром он скажет Генри Адамсу, что разгадал загадку и побывал внутри самой дорогой утиной засидки за всю историю человечества. Но об участии своего друга Джеймса Адамсу лучше не знать.

Холмс положил на землю тяжелый мешок взломщика, достал из жилетного кармана часы и повернул их так, чтобы Джеймс видел циферблат.

– Четверть первого, – произнес Холмс.

Джеймс только кивнул, подал ему мешок, и они зашагали дальше.

«Четверть первого», – думал Холмс, догоняя немолодого спутника. Под ногами хрустела щебенка. Уже наступил вторник, четвертого апреля – день рождения Шерлока Холмса.

Ему только что исполнилось тридцать девять.

Наутро после нелепой и тягостной мелодрамы на кладбище Рок-Крик Генри Джеймс проснулся с настоятельным желанием что-нибудь сделать. Только пока не решил, что именно. Немедленно вернуться в Англию? Пойти к Адамсу и униженно покаяться? (Нет, нет… при одной мысли о ложе в подземном саркофаге рядом с погребенными останками Кловер у Джеймса по-прежнему мурашки бежали по коже и, хуже того, накатывала тошнота. Он никогда не сможет заговорить об этом с Адамсом или хоть как-нибудь намекнуть, что знает о тайном мире в статуе Кловер и каменном монументе. И Джону Хэю не расскажет. Ни за что.)

Пока Джеймс мылся, подбривал короткую бородку и одевался дождливым вторничным утром, привычно жалея, что рядом нет Смитов – его довольно рядовой английской кухарки и ее мужа-камердинера, нерядового пьяницы, – он решил позавтракать в комнате и уже вышел в коридор, чтобы изложить свою просьбу придурковатой хозяйской дочке, когда увидел человека, которого меньше всего хотел сейчас встретить. Навстречу, мокрый и раскрасневшийся, бодро шагал мистер Шерлок Холмс, на ходу стягивая плащ.

– Вас-то я и хотел видеть! – воскликнул Холмс так радушно, будто они накануне не вторглись в святая святых достойного человека. – Идемте завтракать, заодно и поговорим!

– Я собирался завтракать у себя в комнате, – холодно ответил Джеймс.

Холмс словно и не заметил его ледяного тона:

– Чепуха! Нам столько всего надо обсудить, а времени так мало, Джеймс. Ну же, не упрямьтесь, идемте в столовую.

– Я не намерен обсуждать вчерашние… события, – отрезал Джеймс.

Холмс беспечно улыбнулся:

– Отлично. Я тоже. Есть куда более важные новости. Жду вас в столовой.

Он повернулся с той почти судорожной (но в то же время грациозной) резкостью, которая отличала его движения, и побежал вниз по лестнице, рассыпая брызги дождя с перекинутого через руку макинтоша.

Джеймс замер на верхней ступеньке. Остаться у себя в комнате и тем вернуть отношениям с Холмсом необходимую холодность? Или все-таки выслушать «куда более важные новости»?

В конце концов голод взял верх над нравственными доводами. Писатель двинулся вниз по лестнице.

– Я съезжаю с уютной квартирки у миссис Стивенс, – сказал Холмс, уплетая английский завтрак (бобы, яичница, сардельки и поджаренный хлеб), который заботливая хозяйка готовила по его просьбе каждое утро.

Известие отчего-то ошеломило Джеймса.

– Когда? – спросил он.

– Сегодня.

– Почему? – спросил Джеймс и лишь через секунду понял, что не хочет знать ответ и вообще это не его дело.

– Положение становится слишком опасным, – ответил Холмс и залпом выпил кофе.

Обычно сыщик еле прикасался к еде, но иногда – как, например, сегодня – казалось, будто он не просто ест, а забрасывает уголь в топку паровой машины.

– Кто бы ни курил перед памятником вчера ночью, высока вероятность, что этот человек шел за нами с намерением меня убить, – продолжал Холмс, с аппетитом уничтожая яичницу. – Оставшись здесь, я подверг бы опасности вас, миссис Стивенс, ее дочь и вообще всех, кто со мной рядом.

– Но вы не уверены, что тот человек был… убийца, – проговорил Джеймс. Ему стоило усилий произнести последнее мелодраматическое слово.

– Нет. Не уверен, – ответил Холмс. – Однако не стану рисковать жизнью и благополучием своих друзей.

От последнего слова – «друзья» – Джеймс ощутил внезапную теплоту в груди и тут же разозлился на себя за это чувство. Он определенно не включал Шерлока Холмса в тщательно проверяемый и часто сокращаемый список своих друзей, и сыщик чересчур много на себя брал, допуская, будто их отношения уже достигли этого уровня.