Артур Дойл - Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)

– Нет, спасибо. Мы на Арчера идем! – И они снова смешались с толпой, спешившей в анатомический зал знаменитого хирурга.

Загнутые в форме подковы ряды, уходящие под самый потолок, уже были забиты до отказа. Войдя в аудиторию, новичок увидел целое море лиц, услышал мерное гудение сотен голосов и смех где-то у себя над головой. Его спутник высмотрел пустующее место во втором ряду, куда им с трудом, но все же удалось втиснуться.

– Превосходно! – шепнул третьекурсник своему младшему товарищу на ухо. – Отсюда тебе все будет видно как на ладони.

Лишь один ряд голов отделял их от операционного стола. Это был некрашеный деревянный стол, гладкий, крепкий и безупречно чистый. Одна его половина была накрыта коричневой водонепроницаемой тканью, рядом стоял большой оловянный таз с опилками. В глубине зала, рядом с окном, помещался столик поменьше, на котором были разложены сверкающие хирургические инструменты: щипцы, крючки-держатели, пилы, катетеры и троакары. Отдельно лежали выложенные в ряд ножи с длинными тонкими лезвиями. Рядом стояли два студента, один продевал нити в иглы, другой возился с какой-то штуковиной, похожей на медный кофейник, которая со свистом исторгала из себя клубы пара.

– Это Петерсон, – вполголоса принялся рассказывать старшекурсник. – Вон тот здоровый лысый мужчина в первом ряду. Он специалист по пересадке кожи. А это – Энтони Брауни, который прошлой зимой провел успешную операцию по удалению гортани. Там вон – Мерфи, патолог, и Стоддарт, глазник. Скоро ты их всех будешь знать.

– А кто эти двое у стола?

– Никто… ассистенты. Один отвечает за инструменты, а второй – за «пыхтящего Билли». Это антисептический распылитель Листера. Арчер кроме карболки ничего не признает, а Хэйс – главный поборник холодной воды и чистоты, поэтому они друг друга терпеть не могут.

По забитым рядам прокатился заинтересованный шепот, когда две медсестры ввели в зал женщину в нижней юбке и корсаже. Голова и шея ее были закутаны красным шерстяным платком. Лицо, которое выглядывало из-под него, казалось молодым, но измученным болью и имело какой-то необычный восковый оттенок. Она шла, склонив голову, одна из медсестер, которая вела ее, обняв за талию, нашептывала ей на ухо какие-то слова утешения. Женщина покосилась на разложенные на столике инструменты, но медсестры быстро повернули ее в другую сторону.

– Чем она болеет? – спросил новичок.

– Рак околоушной железы. Чертовски сложный случай, опухоль распространилась за сонные артерии. Кроме Арчера никто бы и не взялся за такую операцию. А вот и он сам!

В эту секунду в зал широкими шагами, потирая ладони, вошел невысокий мужчина. У него было чисто выбритое лицо военно-морского офицера, большие яркие глаза, волевой прямой рот и волосы серо-стального цвета. За ним появился огромного роста помощник-хирург в золотом пенсне, следом высыпала группка ассистентов, которые рассредоточились по углам.

– Господа! – выкрикнул хирург уверенным и четким голосом, который как нельзя лучше соответствовал его движениям. – Перед нами интереснейший случай, опухоль околоушной железы. Изначально опухоль была хрящевой, но со временем начала проявлять злокачественные признаки и, следовательно, требует удаления. Сестра, пациента на стол! Благодарю вас! Санитар, хлороформ! Благодарю вас! Сестра, снимите платок!

Женщину положили на спину головой на клеенчатую подушку, после чего обнажили ее смертоносную опухоль. Сама по себе выглядела она красиво: белая, с легким желтоватым оттенком, покрытая сеточкой голубых вен, изящным изгибом идущая от челюсти к груди. Только рядом с изможденным желтым лицом и хилой шеей это раздутое гладкое разрастание казалось чем-то жутким. Хирург приложил ладони к коже с обеих сторон опухоли и медленно поводил ими вперед и назад.

– Приросла к одному месту, господа, – громко объявил он. – Разрастание касается сонных артерий и яремной вены и проходит под челюстью, куда нам и предстоит проникнуть. Пока невозможно сказать, как глубоко придется резать. Карболку! Благодарю вас! Будьте добры, наложите карболовую марлю! Давайте хлороформ, мистер Джонсон. Приготовьте маленькую пилу, возможно, понадобится удалить челюсть.

Пациентка, лицо которой теперь было накрыто полотенцем, тихо застонала. Она попробовала поднять руки, согнуть ноги в коленях, но ассистенты удержали ее. Душный воздух аудитории наполнился резким запахом карболовой кислоты и хлороформа. Из-под полотенца раздался приглушенный вскрик, и высокий дрожащий голос монотонно пропел кусочек песни:

Потом песня превратилась в бессвязное бормотание и стихла. Хирург, все еще растирая ладони, отошел от стола и заговорил с человеком, сидевшим в первом ряду прямо перед новичком.

– Правительству уже недолго осталось, – сказал он.

– Ну, десяти-то голосов хватит.

– Скоро у них и этих десяти не будет. Я бы на их месте сам подал в отставку и не стал бы дожидаться, пока меня попросят.

– А я бы боролся до конца.

– А что толку? Комитет их все равно не пропустит, даже если в парламенте они соберут кворум. Я тут разговаривал с…

– Пациент готов, сэр, – сообщил один из ассистентов.

– Разговаривал с Макдоналдом… Но я потом расскажу. – Он вернулся к пациентке, которая дышала медленно и тяжело. – Предлагаю, – громко сказал он, чуть ли не любовно поглаживая опухоль, – сделать один надрез над дальним концом и один над передним концом под прямым углом к ее нижней части. Мистер Джонсон, будьте добры, средний нож.

Новичок широко раскрытыми от ужаса глазами наблюдал, как хирург взял длинный блестящий нож, окунул его в оловянный судок и поднес к горлу больной, держа его в пальцах, как художник держит кисть. Потом он увидел, как доктор левой рукой оттянул кожу над опухолью, и при виде этого нервы молодого человека, и без того пару раз подвергшиеся испытанию за этот день, сдали окончательно. Перед глазами у него все поплыло, и он почувствовал, что сейчас может потерять сознание. На пациентку смотреть он уже не решался. Заткнув уши пальцами, чтобы какой-нибудь крик не доконал его, он уставился в одну точку на спинке деревянной скамейки перед собой. Одного взгляда, одного вскрика будет достаточно, чтобы лишить его последней капли самообладания, которая у него еще осталась, он знал это, поэтому изо всех сил старался думать о крикете, о зеленых полях, о кругах на воде, о своих сестрах дома… о чем угодно, только не о том, что сейчас происходило рядом с ним.

И все же звуки каким-то непонятным образом проникали даже в заткнутые уши и не давали забыть о том, где он находится. Он услышал или подумал, что услышал, долгое шипение карболовой машинки. Потом понял, что какое-то движение прошло среди ассистентов. Действительно ли он услышал стоны и какой-то другой шум, странный хлюпающий звук, который ужасал еще больше? Его мозг сам дорисовывал картинки происходящей операции, шаг за шагом, а воображение наделяло их жуткими подробностями, которых в действительности не могло быть. Нервы его уже дрожали, как натянутые струны. С каждой минутой головокружение усиливалось, а тупая тошнотворная боль в сердце нарастала. И вдруг голова его бессильно свесилась на грудь; издав стон, он повалился вперед и, громко стукнувшись лбом об узкую деревянную доску перед собой, замер в глубоком обмороке.