Артур Дойл - Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)

– О сэр, вы бы знали, что сейчас в Южной Африке творится! – немного невпопад горячо воскликнул сержант. – Я в сегодняшней газете прочитал, что правительство уступило этим бурам. У нас в сержантском обществе все возмущены, можете мне поверить, сэр!

– Да… да, – прохрипел старый Брюстер. – Ей-богу, герцог бы такого не допустил. Уже герцог-то наш нашел бы, что об этом сказать.

– Вы правы, сэр! – вскричал сержант. – И да пошлет нам Господь другого такого, как он. Но я уже вас порядком утомил. Я загляну к вам еще раз и, если позволите, приведу кого-нибудь из своих товарищей, многие из нас сочтут за честь поговорить с вами.

Отсалютовав ветерану и белозубо улыбнувшись Норе, высокий артиллерист развернулся, и в следующую секунду его синий китель и золотая косичка скрылись за дверью. Однако не прошло и нескольких дней, как он снова наведался к ним. Пока тянулась бесконечная зима, он был частым гостем Брюстеров. Со временем прояснилось, к кому из двух обитателей дома на Арсенал-вью он приходит, и не осталось сомнений относительно того, кто ждал его прихода с большим нетерпением. Он приводил с собой и других, и постепенно для всего гарнизона стало доброй традицией наведываться к папаше Брюстеру. Артиллеристы и саперы, пехотинцы и драгуны приходили в небольшую гостиную, гремели саблями на портупеях и звенели шпорами, ступая своими длинными ногами по ковру, сшитому из лоскутов ткани, и доставали из карманов мундиров гостинцы: пачки курительного или жевательного табаку.

Зима в том году выдалась необычайно морозная. Снег не сходил шесть недель кряду, и нелегко было Норе удерживать жизнь старика в его старом изношенном теле. Бывало, что разум покидал его, и он переставал разговаривать, только издавал нечленораздельный, похожий на звериный, крик, когда приходило время есть. Он был седовласым ребенком, со всеми детскими проблемами и чувствами. Однако, когда наконец пришло тепло, когда ветви деревьев покрылись первой робкой зеленью, кровь в его венах тоже оттаяла и он даже иногда находил в себе силы подходить к двери, чтобы погреться в теплых лучах животворного солнца.

– Мне и впрямь на душе теплеет, – однажды утром сказал он, наслаждаясь майским солнышком. – Только мухи донимают. В такую погоду они наглеют и кусаются, просто спасу никакого нет.

– Я буду их отгонять, дядя, – сказала Нора.

– Да, но ты посмотри, красота какая! Гляжу я на это солнце, и мне хочется думать только о хорошем. Почитай мне Библию, девочка. Библия меня всегда успокаивает.

– Про что вам почитать, дядя?

– Про войны.

– Про войны?

– Да, что-нибудь про сражения. Давай из Ветхого Завета например. Мне это больше всего нравится. Когда приходит священник, он всегда хочет про что-нибудь другое, но я хочу только про Иисуса Навина. Эти израильтяне были хорошими воинами… Прекрасными…

– Но, дядя, – возразила Нора, – на том свете ведь не бывает войн.

– Бывает, девочка, бывает.

– Да, нет же, дядя, не бывает!

Старый капрал в сердцах стукнул палкой о пол.

– Говорю тебе, бывает. Я спрашивал у священника.

– И что же он вам ответил?

– Сказал, что будет последняя битва. Он даже назвал ее как-то. Ар… Арм…

– Армагеддон.

– Вот-вот, так священник и называл ее. И уж Третий гвардейский в стороне не останется. И герцог… Герцог произнесет речь.

В эту минуту на улице показался пожилой мужчина с седыми бакенбардами. Он шел, присматриваясь к номерам домов, но, увидев старика, сразу направился к нему.

– Здравствуйте! – вежливо сказал он. – Вы, должно быть, Грегори Брюстер?

– Да, так меня зовут, сэр, – ответил ветеран.

– Насколько я понимаю, вы тот самый Брюстер, который участвовал в битве при Ватерлоо в составе Шотландского гвардейского полка?

– Я это, только тогда мы назывались Третий гвардейский. Это был славный полк, и сейчас уже я последний, кто из него остался.

– Ну-ну, вам еще жить да жить, я в этом уверен, – мягко произнес джентльмен. – Я полковник Шотландского гвардейского. Подумал, неплохо было бы зайти к вам и поговорить.

Старик Грегори Брюстер вскочил и приложил раскрытую ладонь к своей кроличьей шапке.

– Бог ты мой! – вскричал он. – Подумать только! Какая честь!

– Может быть, джентльмену лучше войти в дом? – предложила практичная Нора.

– Конечно, конечно, сэр. Позвольте вас пригласить в дом. Входите, прошу вас. – Он так разволновался, что даже забыл про свою палку, поэтому, как только он повел гостя в дом, колени его задрожали, он покачнулся и всплеснул руками. Но в тот же миг полковник с одной стороны и Нора с другой подхватили его.

– Тише, успокойтесь, – приговаривал полковник, усаживая его в кресло.

– Спасибо, сэр. Чуть не убился. Но, Боже мой, я поверить в это не могу. Я, обычный капрал фланговой роты, и вы, полковник! Подумать только!

– Мы очень гордимся тем, что вы живете здесь, в Лондоне, – сказал полковник. – Вы же один из тех, кто удержал Гугомон. – Он обвел взглядом костлявые дрожащие руки с огромными шишками на суставах, тощую сухожильную шею и сгорбленные плечи, которые то поднимались, то опускались в такт дыханию. Неужели это действительно последний из того героического отряда? Потом полковник посмотрел вокруг. Полупустые пузырьки, баночки с голубоватыми мазями, чайник с длинным носиком, другие неприятные детали вечного домашнего лазарета. «Лучше бы он погиб тогда под горящими стропилами той бельгийской фермы», – подумалось полковнику. – Надеюсь, вам здесь хорошо живется и вы ни на что не жалуетесь? – помолчав, поинтересовался полковник.

– Благодарю вас, сэр. У меня только одна забота, мои бронхи… Сплошная беда мне с ними. Вы не представляете себе, до чего трудно от мокроты избавиться… Ну, еще паек мне нужен вовремя, потому как иначе я мерзну. Да еще эти мухи! Слаб я, чтобы с ними воевать.

– А как память, не подводит? – спросил полковник.

– О, память у меня отменная. Честное слово, сэр, я помню имена всех бойцов фланговой роты капитана Холдэйна.

– А сама битва… Вы ее помните?

– Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу, как все происходило. Честное слово, сэр, вы не поверите, насколько хорошо я все помню. Наша линия проходила вот как от бутылки с болеутоляющим до табакерки. Представляете? Эта баночка с пилюлями справа – Гугомон, где мы укрепились, а наперсток Норы – Ге-Сент. Вот здесь были наши пушки, сэр, и здесь, за резервом и бельгийцами. Ох уж эти бельгийцы! – Он презрительно плюнул в камин. – А вот тут, где моя трубка лежит, французы. Так, кисет свой я положу туда, где слева от нас подходили пруссаки. Гоподи, как же мы обрадовались, когда увидели дым от их ружей.

– Что же вам больше всего запомнилось во всей битве? – спросил полковник.