Лиза Гарднер - Странный сосед

Максу требовалось немногое: чтобы тело Сэнди нашли, а Джейсона арестовали. Тогда государство забрало бы Клариссу под свою опеку, которую он смог бы оспорить, заявив, что в интересах ребенка девочке лучше бы жить с ним, ее биологическим дедушкой. Это должно было сработать.

Вот только он не имел ни малейшего представления о том, сколько времени могут занять поиски тела Сэнди. Откровенно говоря, Макс уже раза четыре проезжал мимо порта и теперь не сомневался в том, что Джейсон Джонс мог сбросить труп Сэнди где угодно. На поиски могли уйти недели, если не месяцы, а то и годы.

Положение дел навело его на мысль подать на Джейсона в суд по гражданским делам, где бремя доказательств было существенно легче. Но и в гражданском суде он мало чего добьется без тела. Отсутствие трупа означало, что Сандра Джонс могла сбежать с садовником, из чего, в свою очередь, следовало, что она действительно может находиться в Мексике, целая и невредимая.

Все в итоге сводилось к трупам.

Так что Максу был нужен труп.

И тут его осенило. Да, ему нужен труп. Но обязательно ли это должен быть труп Сандры?

Без четверти восемь Эйден Брюстер стоял в прачечной, складывая последнюю стопку белья. Перед ним лежали четыре штабеля белых футболок, две горки джинсов и с полдюжины кучек поменьше – белые трусы и спортивные носки с синей полоской. Он начал в шесть вечера, когда надзорный инспектор любезно заскочила за ним в наводненный репортерами квартал и увезла оттуда. Коллин предложила отвезти подопечного на ночь в мотель, где бы он мог переждать всю эту заварушку. Вместо этого Эйден попросил высадить его у одного из загородных ландроматов, где-нибудь подальше от Южного Бостона, там, где ему не станут докучать репортеры и он сможет отбелить свои труселя в тишине и покое.

Просьба пришлась ей не по вкусу. Может, не понравилось загружать багажник машины мешками с грязным бельем на глазах у газетчиков, трое из которых несколько раз щелкнули их с другой стороны улицы… Зато когда Коллин дала по газам, фотографы тоже снялись с места. Какой смысл караулить у дома, когда там никого нет?

– Что с головой? – спросила Коллин, выезжая на улицу.

– Кухню чуть не спалил. Оставил бумажную тарелку рядом с плитой. Угольки полетели прямо на голову, а я мукой занимался и заметил не сразу.

Похоже, он ее не убедил.

– Ты точно в порядке, Эйдан?

– Я потерял работу. Обжег голову. Увидел свою физиономию в вечерних новостях. Ни хрена я не в порядке, но спасибо, что спросили.

– Эйдан…

Он уставился на нее вызывающе – ну же, скажи. Мол, мне так жаль. Надо же. Но все наладится. Ты только держись.

Выбирай любое. Что ни выберешь – банальность. Они оба – и он сам, и Коллин – отлично это знали.

Весь оставшийся путь инспектор просидела в молчании – величайшее одолжение, какое она когда-либо ему делала.

Теперь он заканчивал складывать свои полотенца, простыни, покрывала, даже три салфетки. Будь у него дом, он выстирал бы их «клороксом», отбеливателем для цветного текстиля.

По возвращении Эйдан планировал собрать вещички. Сложить все нажитое в четыре черных мешка для мусора – и поминай как звали. Вот так. Шоу закрывается. С него хватит. И пусть эта Коллин побегает за ним. А полиция найдет себе другого бедолагу.

Он выполнял все их правила – и где в итоге оказался? Полиция докапывается, бывший коллега пытался напасть, а сосед, Джейсон Джонс, так просто напугал до смерти. А теперь еще и репортеры… Нет, Эйдан хотел выйти из игры. Пока. Бай-бай.

Почему же он сидит здесь, на полу грязного ландромата, щелкает зеленой резинкой и теребит синюю шариковую ручку?

Он уже три минуты смотрел на чистый блокнотный лист. И наконец написал:

Дорогая Рэйчел!

Я осёл. Все это по моей вине. Тебе есть за что меня ненавидеть.

Он сделал паузу. Снова пожевал кончик ручки. Щелкнул резинкой.

Спасибо, что прислала мне письма. Может, ты их ненавидишь. Может, ты больше не хочешь на них смотреть. Знай, я тебя не виню.

Он зачеркнул слова. Написал новые. Зачеркнул и эти.

Я люблю тебя.

И всегда любил. Я был не прав. Прости.

Больше я тебя не потревожу.

Разве что … – подумал он, но не написал. Заставил себя сдержаться. Если бы она хотела его видеть, то уже бы это сделала. Понял намек, старина? Она тебя не любила. Не любит. Ты загремел в тюрьму ни за что, ты, ничтожный, глупый, жалкий кусок дерьма…

Он вновь взял ручку.

Пожалуйста, не терзайся .

Тут ему пришла в голову запоздалая мысль:

И не позволяй Джерри тебя обижать. Ты заслуживаешь лучшего. Действительно заслуживаешь.

Прости, что я все испоганил. И будь счастлива.

Эйдан

Он отложил ручку. Перечитал письмо. Какое-то время размышлял, что лучше: разорвать его на клочки или развести новый костер. В итоге решил сохранить. Он не станет его посылать. В группе заданием было просто написать письмо. Так его учили испытывать сопереживание и угрызения совести. Их он, наверное, и испытывал – грудь сдавило, стало трудно дышать, и желание сидеть посредине захудалого ландромата вдруг пропало. Захотелось снова оказаться у себя в комнатушке, свернуться в клубок и накрыться с головой одеялом. Затеряться в темноте и не думать о зиме и о том, как это классно – ощущать ее кожу своей, или о том, чью жизнь он сломал сильнее.

Господи, он все еще любил ее. На самом деле. Она была единственным хорошим, что случилось с ним в жизни, она была его сводной сестрой, а он оказался самым ужасным чудовищем в мире, и, быть может, тем парням в мастерской следовало вломить ему по первое число. Быть может, это был единственный выход для такого придурка, как он. Он был извращенцем. Таким же, как тот эксгибиционист Уэндел. Ничем не лучше. Зачем такому жить?

Вот только, как и всякий извращенец, он не очень-то хотел умирать. Просто хотел пережить эту ночь и, может быть, следующий день.

Поэтому Эйдан подхватил свое белье и поймал такси.

– Домой, Джеймс [28], – сказал он водителю.

Затем, сидя на заднем сиденье, порвал письмо на крошечные клочки и, выбросив в окно, смотрел, как ночной ветер уносит их прочь.

В девять ноль пять Джейсону наконец удалось уложить Ри в постель. Это оказалось не просто. Разросшийся медийный лагерь вынудил их провести дома практически весь день, и Ри казалась чуть заторможенной от нехватки свежего воздуха и физической активности. После обеда зажегся первый из «солнечных» прожекторов, а теперь весь дом был освещен так ярко, что его, должно быть, было видно из космоса.

Ри жаловалась на прожекторы, хныкала и твердила, что громкий шум ей мешает. Потом попросила, чтобы папа прогнал репортеров; когда это не сработало, топнула ногой и потребовала, что он отвел ее туда, где ищут мамочку, сейчас же .