Энн Перри - Грехи волка

Детектив отступил подальше в тень и замер.

Свет фонаря на мгновение упал на лицо прохожего. Это был тот самый человек, которого Уильям уже видел несколько дней назад, но не с Айлиш, а с Дейрдрой. Достав часы, субъект взглянул на них и сунул обратно в карман.

Занятно! Если судить по его виду, он не из тех, кто умеет определять время по часам, и уж тем более не из тех, кто обладает ими.

Прошло несколько минут. Человек начал проявлять признаки беспокойства. Монк стоял, боясь пошевелиться. Слабый свет фонаря вырывал из непроглядного сырого мрака лишь небольшой пятачок тротуара. Холодало. Сыщик, лишенный возможности двигаться, ощущал это в полной мере. Холод пронизывал его до костей, подошвы его ног стыли.

Вот она, наконец! Из ворот, ведущих во двор, выскользнула тень. Но это была не Айлиш, а маленькая решительная фигурка Дейрдры. Даже не взглянув вокруг, она прямо направилась к ожидавшему человеку. Несколько минут они стояли, склонившись друг к другу и разговаривая так тихо, что Монку в его убежище не было слышно ни звука.

Вдруг миссис Фэррелайн решительно помотала головой. Мужчина мягко коснулся ее руки убеждающим жестом. Но она повернулась и исчезла в доме, после чего незнакомец удалился в том же направлении, откуда пришел.

Детектив прождал до середины ночи, замерзая все сильнее и сильнее, но никто больше не выходил из дома Фэррелайнов и не входил в него. Ему оставалось лишь ругать себя за то, что он не последовал за незнакомцем.

Прошло еще два столь же холодных дня, вызвавших у Монка растущее отчаяние, ибо он не узнал ничего такого, чего бы не мог подсказать ему простой здравый смысл. Он отправил письмо Рэтбоуну, обстоятельно изложив в нем все, что ему пока что удалось выяснить. На третий день, вернувшись под вечер к себе на квартиру, сыщик обнаружил два письма, пришедшие на его имя. Первое, посланное Оливером, содержало изложение основных пунктов завещания Мэри Фэррелайн. Свое весьма немалое имущество, движимое и недвижимое, она оставляла детям, поделив его между ними более или менее поровну. Дом и значительную часть семейного дела еще раньше, после смерти отца, унаследовал Элестер. Второе письмо было от Уны, и в нем Уильяма приглашали в этот же день на большой званый ужин, извиняясь, что приглашение делается так поздно.

Монк решил пойти. Терять ему было нечего. Время тянулось мучительно, а ночные бдения возле дома Фэррелайнов не давали никаких результатов. Ни Дейрдра, ни Айлиш больше не показывались.

Детектив тщательно оделся, хотя, поглощенный размышлениями о собранных сведениях, был не слишком озабочен собственной элегантностью и светскими приличиями. Он думал о том, как угораздило Эстер впутаться в эту ужасную историю. Те немногие впечатления, которыми она успела поделиться с Уильямом, помочь ему не могли. Нет ли у Дейрдры и Айлиш каких-то тайных дел с обитателями трущоб? Что, если Мэри узнала об этом? Но из-за этого ее не стоило убивать. Раз она до сих пор не предала этого огласке, то, видимо, и не собиралась. Самая серьезная семейная ссора может толкнуть на убийство разве только сумасшедшего.

Вот если бы жертвой была Айлиш, тут все было бы понятно. Явная причина для убийства была и у Квинлена, и у Байярда. Даже у Уны, если Байярд в самом деле влюблен в ее красавицу-сестру.

Нет, это тоже немыслимо! Не с Байярдом же на свидание она пробиралась по ночам по Кингс-стэйблс-роуд!

Монк появился в огромном зале, отведенном для ужина, с письмом Уны в руке, готовый предъявить его любому привратнику, желающему проверить, имеет ли он право присутствовать здесь. Однако уверенная манера послужила надежным пропуском, и никто его не остановил.

Сыщику открылось ослепительное зрелище. С потолка свисали многочисленные люстры. Нетрудно представить, сколько времени пришлось потратить лакеям, чтобы спустить их, зажечь бесчисленные свечи и вновь поднять наверх. Светом был залит каждый уголок великолепного зала. Под чарующие звуки скрипок собравшиеся медленно двигались по кругу, улыбаясь и раскланиваясь в надежде, что их присутствие будет всеми замечено. Между ними бесшумно сновали лакеи, разнося напитки, а привратник в сияющей ливрее провозглашал прибытие наиболее значительных, с точки зрения света, гостей.

Заметить Айлиш было нетрудно. Даже облаченная в траур, она, казалось, излучала сияние. Ее волосы могли поспорить по красоте с коронами герцогинь, а черный наряд лишь подчеркивал белизну ее кожи.

Расположившись на галерее, Уильям вскоре нашел в толпе бледное лицо Элестера, а секундой позже увидел и Уну. Хотя при взгляде сверху рассмотреть ее было трудно, он на расстоянии ощутил присущую ей уверенность, властность и рассудительность.

Была ли Мэри такой же? Спившийся Гектор утверждает, что да. Ради чего понадобилось убивать такую женщину? Чтобы присвоить власть, которой она обладала, или ее деньги? Из зависти к свойствам, всегда обеспечивавшим ей главенствующую роль? Или из боязни, что она знает о ком-то нечто позорное, угрожающее счастью и даже благополучию этого человека? Но что же это было? Что могло быть известно старой миссис Фэррелайн? И знает ли теперь то же самое Уна, сама не подозревая о нависшей над ней опасности?

К счастью, среди собравшихся не было старого майора и, насколько мог заметить Монк, Кеннета. Никто не нарушал уединения сыщика, но он все же заставил себя спуститься вниз, в толпу гостей.

За ужином Уильям оказался рядом с полной женщиной в бордово-черном платье с такими широкими фижмами, что никто не мог подойти к ней ближе, чем на полтора ярда. Впрочем, Монк и не испытывал подобного желания. Он предпочел бы вообще не вступать с ней в беседу, но рассчитывать на такое везенье не приходилось.

Дейрдра сидела напротив него за дальним концом стола. Несколько раз перехватив ее взгляд, детектив улыбался в ответ. Он уже начинал думать, что попусту теряет время, хотя и угадывал по меньшей мере одну причину, по которой Уна решила пригласить его сюда. Ей хотелось узнать, продвинулся ли он в поисках разгадки, на что ее невестка тратит деньги. А быть может, она и сама уже все знает и ждет от него лишь доказательств, необходимых, чтобы загнать транжирку в угол и ускорить ту самую ссору, ради предотвращения которой была убита ее мать?

Но, взглянув через стол на нежное, умное, упрямое лицо Дейрдры, Уильям отверг эту мысль. Возможно, ей свойственно то, что некоторые называют безнравственностью, и она, вне всякого сомнения, сумасбродна, но поверить, что она убила Мэри, он не мог.

Впрочем, ему уже приходилось ошибаться, особенно когда дело касалось женщин.

Хотя нет, неправда. Он мог ошибаться в оценке женской силы, верности и даже в их способности к вспышкам страсти, но не в том, что связано с женской преступностью. Почему он так не уверен в себе?