Энн Перри - Грехи волка

– Она намеревалась убедить ее, что болезнь, от которой умер мой отец, настигла его много позже ее рождения и не является наследственной, – заявила дама. Голос ее звучал очень ровно и четко. – Это была лихорадка, полученная им во время службы в армии за границей, которая поразила внутренние органы и в конце концов убила его. Гризельда была слишком мала, чтобы отчетливо все помнить, да, кажется, ей тогда ничего и не сказали. Считалось, что это не для ее ушей. – Она запнулась. – Мне неприятно это говорить, но Гризельда беспокоится о своем здоровье гораздо больше, чем следует.

– Вы полагаете, что ее тревога необоснованна? – подвел итог Гильфетер.

– Да. Совершенно необоснованна. Она не хотела этому верить, и мама собиралась повидаться с ней, чтобы ее убедить.

– Понимаю. Вполне естественно. Уверен, любая мать поступила бы так же.

Уна молча кивнула.

Публика была явно разочарована. Некоторые перестали следить за происходящим. Миссис Макайвор кашлянула.

– Да? – тут же отозвался обвинитель.

– Пропала не только мамина брошь с серым жемчугом, – осторожно начала свидетельница. – Впрочем, ее нам, конечно, уже вернули…

Опять воцарилось всеобщее внимание. Шум стих.

– В самом деле? – заинтересовался Гильфетер.

– Была еще более дорогая бриллиантовая брошь, – скорбно сообщила Уна. – Ее купили у нашего семейного ювелира, но среди маминых вещей ее не оказалось.

Эстер за барьером выпрямилась и в изумлении подалась вперед.

– Понятно. – Обвинитель взглянул на свидетельницу. – А какова стоимость обеих этих вещей, миссис Макайвор?

– О, жемчужной – около ста фунтов, бриллиантовой – немного побольше.

По залу пронесся вздох. Судья нахмурился и слегка наклонился вперед.

– Весьма значительная сумма, – подтвердил Гильфетер. – Для женщины, живущей случайными заработками, достаточно, чтобы накупить целую кучу безде-лушек.

Рэтбоун вздрогнул столь незаметно, что на это обратил внимание только Монк, сразу понявший, в чем дело.

– А была ли бриллиантовая брошь в списке вещей, отправляемых в Лондон? – уточнил обвинитель.

– Нет. Если мама взяла ее с собой, это было ее собственное решение, принятое в последний момент.

– Понятно. Но среди ее вещей вы эту брошь не обнаружили?

– Нет.

– Благодарю вас, миссис Макайвор.

Гильфетер отступил, любезно показывая Аргайлу, что он может приступать.

Поблагодарив, тот встал:

– Это второе украшение, миссис Макайвор… До сих пор вы его не упоминали. Фактически мы слышим о нем впервые. Почему?

– Потому что мы не были уверены, что оно пропало, – объяснила Уна.

– Странно! Такая ценная вещь наверняка хранилась в надежном месте, в запертой шкатулке для драгоценностей или как-то в этом роде.

– Полагаю, что так.

– Но вам это неизвестно.

Женщина покачала головой:

– Нет. Ведь это не моя вещь, а мамина.

– Сколько раз вы видели, как она ее надевала?

Уна внимательно посмотрела на защитника ясным прямым взглядом, столь хорошо знакомым Уильяму:

– Я не припомню, чтобы она надевала ее.

– Откуда же вы знаете о ее существовании?

– Потому что она была заказана нашему семейному ювелиру, оплачена и получена.

– Кем?

– Понимаю, что вы имеете в виду, – кивнула свидетельница. – Но это вещь не моя, не моей сестры и не моей невестки. Она могла принадлежать только маме. Наверное, мама надела ее лишь однажды, по какому-то случаю, потому я ее и не запомнила.

– А не может ли быть, миссис Макайвор, что это – подарок, предназначенный кому-то вовсе не из членов вашей семьи? – предположил Джеймс. – Это объясняло бы, почему никто никогда ее не видел, так же, как и ее отсутствие в доме, не правда ли?

– Если это так, то да, – согласилась дама. – Но это слишком дорогая вещь, чтобы дарить ее кому-нибудь постороннему. Мы, надеюсь, люди щедрые, но все же не сумасбродные!

В зале закивали.

– Итак, вы утверждаете, миссис Макайвор, что брошь была заказана и, хотя никто ее не видел, оплачена, правильно? – переспросил адвокат. – Но вы не говорили, будто есть какие-либо основания полагать, что она находится у мисс Лэттерли или, по крайней мере, когда-то была у нее?

– У нее была жемчужная брошь, – напомнила Уна. – Этого даже она сама не отрицает.

– Нет, разумеется, – согласился Аргайл. – Обнаружив ее, она тут же приложила все усилия, чтобы вернуть ее вам. Но бриллиантовой броши она не видела, так же, как и вы!

Свидетельница вспыхнула, хотела что-то сказать, но раздумала и промолчала.

Джеймс улыбнулся:

– Благодарю вас, миссис Макайвор. У меня больше нет вопросов.

Это была уже вторая маленькая победа, но минутное чувство торжества друзей мисс Лэттерли почти тотчас испарилось. Гильфетер был весел и имел для этого все основания.

Он вызвал кондуктора того поезда, в котором ехали Мэри Фэррелайн и Эстер. Тот говорил в точности то самое, чего от него ждали. Насколько ему известно, в вагон никто не входил. На протяжении всего пути женщины были одни. Да, миссис Фэррелайн по крайней мере один раз выходила из купе для отправления естественных надобностей. Да, мисс Лэттерли, расстроенная, позвала его, чтобы сообщить о смерти пожилой леди. Он отправился проверить, и в самом деле, как ему ни грустно говорить об этом, она была мертва. Он исполнил свой служебный долг сразу по прибытии в Лондон. Все это очень печально.

Аргайл понимал, что не стоит раздражать присяжных вопросами о вещах, надежно установленных. Поэтому взмахом руки и легким кивком он отказался от встречного допроса.

Начальник вокзала тоже рассказывал о том, что и без того не вызывало сомнений, разве что добавляя по временам мелодраматические подробности.

Внимание Монка опять отвлекли лица присутствующих. В течение нескольких минут, пока взгляд Эстер был обращен на свидетелей, детектив имел возможность понаблюдать за ней. Он смотрел на нее с особым интересом. Она не была красивой, но в минуты напряжения и испуга, подобные этой, в ней появлялось близкое к красоте изящество. Оно было лишено малейшей искусственности или притворства, лишено даже обычной благовоспитанности и трогало своей искренностью. Уильяма удивило, насколько близка она ему, как хорошо знает он каждую линию ее стройной фигуры, каждое мимолетное выражение ее лица… Ему казалось, что он понимает ее переживания, но чем-то помочь ей было не в его силах.

От ощущения беспомощности у сыщика заныло в груди. Даже если бы у него была возможность поговорить с этой девушкой, он не мог бы сказать ей чего-то, ей и без того не известного. Возможно, ей стало бы легче, если бы он сумел солгать. Но этого ему никогда не узнать, ибо лгать он был не способен. Убедительно соврать у него не получится, а неудачная ложь только возведет между ними преграду, которая еще больше все испортит.