Энн Перри - Грехи волка

Уна осталась в зале суда. Монк разглядел прядь ее прекрасных волос, спадающую на лоб из-под кромки черной вуали. Она держалась спокойно и мужественно, словно, прежде чем выйти из дома на Эйнслай-плейс, долгие часы в одиночестве предавалась глубокому размышлению, справляясь с собой, и теперь ничто уже не могло нарушить ее хладнокровия.

Знает ли она, кто убил ее мать? Или предполагает, хорошо зная своих братьев и сестер? Он изучал ее лицо – ровные брови, разрез глаз, длинный прямой нос, полные губы почти совершенной формы… Каждая черта этого лица была прекрасна, но само оно было слишком властным для обычной красавицы. Приняла ли она бразды правления после смерти Мэри? Защищает ли семейную честь или прикрывает слабость, а то и преступление, одного из членов семьи? Этого Уильяму никогда не узнать, даже если он выяснит, кто этот человек.

Если?

Холод охватил его. Он невольно проговорился, выдав те опасения, которые глушил в себе с самого при-езда в Эдинбург, которые всячески отгонял.

Это – дело рук одного из Фэррелайнов! Иначе и быть не может!

Детектив перевел взгляд с Уны на Элестера, сидевшего рядом с сестрой и не сводившего глаз с дающего показания начальника вокзала. Вид у него был загнанный, словно публичное обсуждение семейной трагедии оказалось для него непосильным бременем. Как уже раз или два приходилось замечать Монку, опорой ему была не жена, а сестра. Дейрдра, конечно, была тут же и сидела рядом с ним, но он склонился налево, поближе к Уне, наполовину отвернувшись от супруги.

Та смотрела прямо перед собой – не столько не обращая внимания на Элестера, сколько попросту заинтересованная процессом. Ее тонкобровое лицо со вздернутым носом и твердым подбородком выражало лишь сосредоточенность и возбуждение. Если она и подозревала возможность какого-то трагического поворота, то ее поведение означало, что в ней погибла прекрасная актриса.

Кеннета в зале не было, да сыщик и не ожидал его увидеть. Младшему Фэррелайну предстоял вызов на допрос, и поэтому ему пока не разрешили войти, лишив возможности подслушать что-нибудь, расходящееся с его показаниями. Таково было требование закона. Зато здесь присутствовала Айлиш, похожая на безмолвный факел. Рядом с Уной с другой стороны сидел Байярд, тоже слегка отвернувшись, но не демонстративно, а просто погруженный в себя. Он не смотрел на миссис Файф, но даже через весь зал Монк чувствовал, каких усилий ему это стоило.

Квинлен Файф отсутствовал – скорее всего, потому, что его тоже должны были вызвать.

Начальник вокзала закончил свои показания, и Аргайл отказался задавать ему вопросы. Его сменил доктор, которого вызывали засвидетельствовать, что Мэри Фэррелайн действительно умерла. Гильфетер был с ним очень любезен, стараясь не смущать тем, что он констатировал смерть от обычной сердечной болезни и что не ему принадлежит заслуга дальнейшего исследования. Тем не менее тот чувствовал себя очень неловко и отвечал односложно.

Джеймс встал, улыбнулся ему и снова уселся, не сказав ни слова.

Было уже достаточно поздно. Продолжение суда перенесли на завтра.

Уильям поспешил покинуть зал в надежде отыскать Рэтбоуна, чтобы узнать его мнение об итогах прошедшего дня. Он нашел того на ступеньках у входа в тот момент, когда они с Джеймсом Аргайлом усаживались в экипаж. Монк остановился на тротуаре и злобно выругался. В глубине души он прекрасно понимал, что Оливер не может сообщить ему ничего нового, и все же невозможность поговорить с ним привела сыщика в бешенство. В течение нескольких минут ярость не позволяла ему решить, что делать дальше.

– Вы ищете Оливера или кэб, мистер Монк? – прозвучал позади него чей-то голос.

Детектив резко обернулся и в нескольких ярдах от себя увидел Генри Рэтбоуна, чье благожелательное лицо выражало возбуждение и ранимость. При виде него гнев Уильяма угас. Остались лишь страх и желание поделиться им с кем-нибудь.

– Вашего сына, – ответил он. – Хотя вряд ли он сможет сказать мне что-то такое, чего я не знаю и сам. Вы были в суде? Я вас не заметил.

– Я находился позади вас, – с ясной улыбкой объяснил Генри. – Стоял. Я опоздал, и сесть уже было негде. – Они вместе зашагали по улице. – Не думал, что процесс вызовет такой интерес. Это не самая привлекательная человеческая черта. Я предпочитаю иметь дело с отдельными людьми. В толпе слишком часто верх берут самые неприятные свойства. Видимо, дело в стадном чувстве. Азарт погони, запах крови… – Он резко оборвал себя. – Простите.

– Вы правы, – мрачно отозвался Монк. – А Гильфетер – молодец. – Он не стал развивать свою мысль. В этом не было необходимости.

Несколько ярдов они прошли в молчании, нарушать которое обоим не хотелось. Странно. Этот человек был отцом Оливера, и все же у сыщика было такое чувство, словно они знакомы уже много лет и его родство с адвокатом нисколько не мешает их дружбе. Что-то в лице Генри, в его немного неуклюжей походке и длинных, чуть кривых ногах пробуждало в Уильяме смутные воспоминания о том времени, когда сам он был молод и беззаветно обожал своего наставника. Он тогда был очень наивен. Будто бы это был совсем другой человек, на чью невинность детектив смотрел теперь чужими глазами, ощущая, однако, при этом необъяснимую душевную боль.

На мостовой безногий нищий, старый солдат какой-то всеми забытой войны, продавал на счастье букетики белого вереска. В глазах Генри Рэтбоуна вдруг блеснули слезы сочувствия. Он улыбнулся нищему и без слов отдал ему шестипенсовик за два букетика, а затем, пройдя несколько шагов в молчании, протянул один из них своему спутнику.

– Не отчаивайтесь, – отрывисто проговорил он. – Аргайл тоже очень умен. Это дело рук одного из членов семьи. Представьте себе, что они должны сейчас чувствовать! Подумайте о терзающем их чувстве вины, что бы ни толкнуло их на этот поступок – страх ли, жадность или месть за причиненное зло, действительное или воображаемое. Любой человек, если он не полный безумец, испытывает ужас перед таким непоправимым шагом.

Монк не ответил, но мысли его приняли новое направление. Генри прав. Того, кто совершил убийство, вела какая-то страсть, замешанная и на страхе, и на чувстве вины.

– А может быть, они еще и торжествуют, – продолжал Рэтбоун-старший. – Воображают, что добились успеха и что им рукой подать до победы.

– Успеха в чем? – фыркнул детектив. – В достижении какой-то цели или в избавлении от опасности? Триумф это или облегчение?

Генри с несчастным видом покачал головой. Его угнетала трагичность этой истории как для Мэри Фэррелайн, так и для того из ее детей – или супругов ее детей, – который убил ее.

– Нужно давить на них, – проговорил он. – Знаете, маховик закона может подхватить и их. Оливер так бы и действовал. Спрашивал. Прощупывал. Играл на их недоверии друг к другу. Надеюсь, Аргайл поступит так же.