Вон Энтвистл - Призрак замка Тракстон-Холл

– Взлетай! – снова выкрикнули из зала. – Посмотрим, какой ты… – Грубиян осекся и ухнул, получив решительный тычок между лопаток.

Хьюм склонил голову с благодарной улыбкой.

– Сегодня я… – он умолк, громко кашлянул, но вовремя поднес платок к губам и, с трудом преодолев новый приступ, как ни в чем не бывало снова заговорил: –…буду двигать предметы в пространстве одной силой мысли.

Зрители оживились.

– Но позвольте вначале поприветствовать великого человека. – Он повернулся к Конан Дойлу и его товарищам (прожектор последовал за его жестом). – А вернее, троих, почтивших нас своим присутствием. Среди нас сегодня виднейшие писатели Лондона: Оскар Уайльд, Артур Конан Дойл и Джеймс Мэтью Барри. Добро пожаловать, джентльмены!

Публика разразилась бурными овациями. Оскар Уайльд легко поднялся и кивнул в знак приветствия. Джеймс Мэтью Барри встал с места, не сделавшись при этом выше, и вежливо раскланялся. Энтузиазм тут же сник, когда настала очередь Конан Дойла. Гул неодобрения и шушуканье прокатились по залу. Слухи о кончине Шерлока Холмса преследовали писателя, как злой рок. Он быстро кивнул и сел.

– Для первого номера мне потребуется помощь из зала, – обратился к публике Хьюм.

От желающих не было отбоя. Выбор пал на симпатичную девушку, сидящую неподалеку от Конан Дойла.

– Барышня, не найдется ли у вас золотой гинеи?

Та смущенно потупилась, отрицательно покачав головой.

– Сразу видно, что он нездешний, – пробормотал Конан Дойл, обращаясь к спутникам. – Откуда у такой девицы, продавщицы судя по наряду, возьмется в кошельке золотая гинея.

– Держу пари, он уже припрятал монету в рукаве, – прошептал Барри. – Сейчас оставит всех в дураках.

– Простите мое вмешательство, мистер Хьюм, – заговорил Уайльд, поднявшись, – но у меня есть кое-что для молодой леди.

Луч прожектора упал на него. Уайльд извлек из кармана нечто сверкающее, похожее на большую монету.

– Во время обучения в Тринити-колледже меня наградили золотой медалью Беркли за успехи в древнегреческом языке. Она мне очень дорога, и притом другой такой нет во всей Англии. – Уайльд насмешливо глянул на Барри. – И, как справедливо заметил мой друг, ее не так-то просто подменить, словно обычную монету.

– Отличная идея, мистер Уайльд, – широко улыбнулся Хьюм. – Я признателен вам и мистеру Барри. Медаль идеально подойдет и вернется к вам в целости и сохранности.

Уайльд передал медаль Конан Дойлу, а тот, невольно залюбовавшись, – соседу, и так она пошла по рукам, пока не попала к девушке.

– Никогда прежде я не видел эту медаль, – продолжал Хьюм, – но полагаю, на ней есть гравировка, которая заменит нам орла и решку. Не так ли, мэм?

– Ваша правда, сэр, – оглядев медаль, ответила девица с выговором кокни. – Лошадь на одной стороне, зáмок – на другой.

– Вот и прекрасно. Теперь, барышня, когда я велю, вы подбросите медаль и поймаете ее на тыльной стороне ладони, а я попробую угадать, орел или решка. Вы все поняли?

Девушка кивнула и улыбнулась.

Хьюм вытянул пальцы к ее руке, опустил голову и сосредоточился. Раздалась барабанная дробь.

– На счет три, – сказал он. – Раз, два, три!

Подброшенная вверх увесистая медаль несколько раз перевернулась в воздухе, сверкая в лучах прожектора.

– А теперь скажите нам, что там, – попросил Хьюм.

Девушка разъединила руки и широко распахнула глаза от удивления.

Пусто.

– Она пропала, сэр! – испуганно взглянув на Хьюма, вскричала девица и вскочила. – Не знаю, как так вышло, но ее нет!

Публика ахнула.

Не обращая на это внимания, Хьюм показал судорожно сжатый кулак.

– Голову даю на отсечение, медаль у него, – прошептал Барри.

Зрители вытянули шеи и напряженно смотрели, как Хьюм поочередно разгибает пальцы.

Ничего.

Безнадежно опустив руку, он сокрушенно глянул на Оскара:

– Мистер Уайльд, мне неловко признаться, но я, кажется, потерял вашу медаль.

Оскар Уайльд явно не ожидал подобного поворота событий и не нашелся с ответом.

Вдруг что-то сообразив, Хьюм хлопнул себя по лбу. Он улыбнулся ирландцу:

– О, вот она где. Мистер Уайльд, загляните к себе в карман.

Тот пошарил в кармане и вытащил медаль. Затем поднялся и с довольным видом продемонстрировал ценную находку публике.

Раздалось ликующе громкое «ура», и Хьюм скромно поклонился.

А ненасытные зрители снова принялись за свое: «Полет… Полет… Полет…»

Он попытался призвать их к спокойствию, но первое чудо только распалило жажду более изощренного зрелища – им хотелось увидеть летающего человека.

Требования становились все настойчивее. Хьюм закрыл лицо платком, он сильно побледнел, сотрясаемый новым приступом кашля.

– Этот человек болен! – обратился Конан Дойл к Уайльду, перекрикивая остальных.

Тем временем Хьюм совладал с собой, вытер рот платком и сделал знак публике замолчать.

– Ну что ж, будь по-вашему, – с надрывом произнес он в наступившей тишине. – Я попытаюсь.

Зал одобрительно шумел и аплодировал. Собравшись с силами, Хьюм воздел руки и возвел очи горе. Все притихли.

Казалось, время остановилось. Капельки влаги стекали по вискам Хьюма.

И тут он будто бы начал расти. Завороженные вздохи прокатились по рядам. Хьюм оторвался от пола и плавно взмыл в воздух. Поднимаясь все выше и выше, он вдруг затрясся, весь покрылся испариной, вены на лбу вздулись от натуги.

Медленно, но неотвратимо медиум стал опускаться, пока не рухнул на сцену. С вымученной улыбкой он вытер лицо и собирался изящно взмахнуть платком, но силы покинули его, и, закатив глаза, артист упал на подмостки.

Многие вскочили с кресел, раздались женские крики. Трое друзей тоже встали.

Служащие театра увели прихрамывающего Хьюма. Менеджер Генри Первис подбежал к краю сцены.

– Не беспокойтесь, долгий путь утомил мистера Хьюма. Ему просто необходим отдых, и завтра он вновь сможет блистать перед публикой, – взволнованно сказал он и отчаянно замахал оркестру, надеясь прикрыть бесславное отступление артиста бодрой мелодией.

Джеймс Мэтью Барри наклонился и потрепал Уайльда по плечу.

– Ты был прав Оскар, – заметил он язвительно, – и впрямь необъяснимо.

Открыв дверь своим ключом, чтобы не разбудить домашних, Конан Дойл поднялся по лестнице. На полпути он остановился и прислушался к мерному посапыванию, доносящемуся из детской. Идиллию нарушил надрывный сухой кашель, словно в мешке трясли битое стекло. В спальне Луизы еще горел свет. Он взбежал по ступенькам и легонько постучался.

– Входи, Артур, милый, – послышался усталый голос.

Дойл открыл скрипучую дверь и вошел. Спальню освещала единственная тусклая лампа на ночном столике.