Агата Кристи - Каникулы в Лимстоке. Объявлено убийство. Зернышки в кармане

— А тетя Летти стояла тут… в углу, у прохода под аркой. Станьте там, тетя Летти.

Мисс Блэклок послушно выполнила распоряжение племянника, после чего мисс Марпл продемонстрировали следы от пуль.

— Потрясающе! Прямо-таки божественное спасение! — изумилась старушка.

— В тот момент я как раз собиралась предложить гостям сигареты. — Мисс Блэклок указала кивком на большую серебряную сигаретницу, лежавшую на столе.

— Люди так неосторожно курят! — нахмурилась мисс Баннер. — Теперь никто не ценит хорошую мебель, не то что в старые времена. Вы только посмотрите на эту жуткую подпалину! Кому сказать — положили сигарету прямо на стол! Позор!

Мисс Блэклок вздохнула:

— Боюсь, мы слишком много заботимся о вещах.

Мисс Баннер любила вещи Летиции так страстно, будто они были ее собственными. Миссис Хармон считала это очаровательным, ведь при этом у Банни не было ни тени зависти.

— Миленький столик! — вежливо похвалила мисс Марпл. — А какая прелестная на нем лампа!

И опять мисс Баннер восприняла похвалу так, словно это она, а не мисс Блэклок, была владелицей лампы.

— Правда, восхитительно? Дрезденский фарфор. У нас таких две. Вторая, кажется, в кладовке.

— Ты все в доме знаешь, Дора… или думаешь, что знаешь, — добродушно улыбнулась мисс Блэклок. — Ты заботишься о моих вещах больше, чем я сама.

Мисс Баннер зарделась.

— Да, я люблю красивые вещи, — сказала она вызывающе, но с оттенком грусти.

— У меня, — заметила мисс Марпл, — немного вещей, но они мне тоже очень дороги. С ними связано столько воспоминаний! И с фотографиями, кстати говоря, тоже. Сейчас люди мало фотографируются. А я коллекционирую снимки моих племянников и племянниц с тех самых пор, когда они еще лежали в пеленках. Так забавно наблюдать, как ребятишки взрослеют!

— У вас есть и моя жуткая карточка, мне там три года, — напомнила Банч. — Я стою рядом с фокстерьером, такая косоглазая.

— Наверно, у тетушки Летти куча ваших фотографий, — сказала мисс Марпл, поворачиваясь к Патрику.

— О, мы всего лишь дальние родственники, — промямлил юноша.

— По-моему, Элеонора когда-то присылала мне одну твою детскую фотографию, Пат, — сказала мисс Блэклок. — Но боюсь, она не сохранилась. Я даже не помнила, сколько у твоей мамы детей и как их зовут, пока она не написала, что вы приедете.

— Еще одна примета времени, — закивала мисс Марпл. — Сейчас люди часто даже незнакомы со своими более молодыми родственниками. В старые добрые времена, когда так чтились семейные связи, это было невозможно себе представить!

— В последний раз я видела мать Пата и Джулии на свадьбе тридцать лет назад, — сказала мисс Блэклок. — Она была очаровательной девушкой.

— И поэтому у нее такие очаровательные детки! — ухмыльнулся Патрик.

— У вас такой красивый старинный альбом, — вставила Джулия. — Помните, тетя Летти, мы его смотрели на днях. Какие там шляпки!

— Да, мы тогда были модницами! — вздохнула мисс Блэклок.

— Не горюйте, тетя Летти, — сказал Патрик. — Когда лет тридцать спустя Джулия наткнется на свою юношескую фотографию, вряд ли она будет выглядеть, как свежая роза.

— Вы нарочно это делали? — спросила Банч у мисс Марпл по пути домой. — Нарочно завели разговор про фотографии?

— Да, моя милая. И, как видишь, выяснились прелюбопытные вещи: Блэклок не знает в лицо ни одного из своих племянников. Думаю, инспектора Краддока это заинтересует.

Эдмунд Светтенхэм осторожно присел на садовую тачку.

— Доброе утро, Филиппа!

— Здравствуйте!

— Вы очень заняты?

— Умеренно.

— А что вы делаете?

— А вы не видите?

— Нет. Я не садовник. По-моему, вы просто играете с землей.

— Я сажаю салат.

— Вот как? Сажаете, значит…

— Вы что-то хотели? — холодно спросила Филиппа.

— О да. Я хотел вас увидеть.

Филиппа метнула на него взгляд исподлобья.

— Не надо сюда приходить. Миссис Лукас это не понравится.

— Она не разрешает вам иметь поклонников?

— Не говорите глупостей.

— А что? Поклонник… Прекрасное слово! Великолепно передает мое отношение к вам. Я вас уважаю… держусь на почтительном расстоянии… но не отступаю.

— Пожалуйста, Эдмунд, уходите. Вам незачем сюда приходить.

— А вот и неправда! — торжествующе провозгласил Эдмунд. — Вовсе даже есть зачем! Миссис Лукас позвонила сегодня моей матушке по телефону и сказала, что у нее полно кабачков.

— Целая пропасть.

— А потом она спросила, не хотим ли мы поменять горшочек меда на кабачки.

— Но это неравный обмен! Сейчас кабачки — бросовый товар, их везде хоть отбавляй.

— Конечно! Поэтому миссис Лукас и позвонила. В прошлый раз, если мне не изменяет память, она предложила обменять сливки — представляете, сливки! — на зеленый салат. В разгар сезона! Салат тогда шел по шиллингу за пучок.

Филиппа ничего не ответила.

Эдмунд сунул руку в карман и извлек крошечный горшочек меда.

— Так что вот мое алиби. В самом широком и неоспоримом смысле этого слова. Если миссис Лукас ухитрится протиснуть свой пышный бюст в дверь подсобки, я скажу, что явился по поводу кабачков. А это весьма уважительная причина!

— Может быть.

— Вы читали Теннисона? [5] Теннисон Альфред (1809–1892) — английский поэт Викторианской эпохи. — как бы между делом осведомился Эдмунд.

— Кое-что, немного.

— Зря, зря. Теннисон скоро снова войдет в моду. Даже теперь по радио читают по вечерам «Королевские идиллии», а не этого бесконечного Троллопа [6] Троллоп Энтони (1815–1882) — английский прозаик и эссеист. Троллоп всегда казался мне невыносимо напыщенным. Конечно, в небольших дозах его можно выносить, но когда тебя им пичкают!.. Так вот о Теннисоне… Вы читали «Мод»?

— Когда-то давно.

— Там есть такие строчки. — Эдмунд с нежностью поглядел на Филиппу. — «Непрочно-порочное, холодно-совершенное, великолепное ничто». Это ваш образ, Филиппа.

— Странный комплимент!

— Вовсе не комплимент. Я думаю, Мод запала бедняге в душу так же, как вы мне.

— Не болтайте чепухи, Эдмунд.

— Черт побери, Филиппа, почему вы такая неприступная? Что таится в этой головке с идеально правильными чертами лица? О чем вы думаете? Что чувствуете? Вы счастливы или несчастны? А может, вы чего-то боитесь? Не знаю, но хоть что-то вы же должны чувствовать!

— Мои чувства касаются только меня, — спокойно сказала Филиппа.

— Нет, и меня тоже! Я хочу, чтобы вы разговорились. Хочу знать, что творится в вашей с виду безмятежной голове. Я имею право знать. Честное слово, имею! Я не хотел в вас влюбляться. Я хотел спокойно сидеть и писать книгу. Прекрасную книгу о том, какие люди несчастные. Ведь так просто разглагольствовать с умным видом о том, какие все люди несчастные. Это быстро входит в привычку. Да-да, я воочию в этом убедился, когда прочел про жизнь Берн-Джонса. [7] Берн-Джонс Эдуард (1833–1898) — английский живописец.