Энн Перри - Палач из Гайд-парка

– Благодарю. Я ценю вашу искренность, мэм, и ваше мужество.

Она взглянула на него со слабой улыбкой.

– Спрашивайте, суперинтендант, все, о чем вы хотите знать.

Томас провел у нее еще три часа, деликатно, но подробно расспрашивая о жизни Арледжа, задавал все вопросы, какие только мог придумать. Он опять осмотрел все принадлежавшие покойному вещи и взял с собой несколько мелочей личного обихода, которые она ему не дарила и которые, насколько ей было известно, он купил себе сам.

Вдова показала Питту все, о чем он просил, и ответила на все его вопросы с безыскусной искренностью, словно была слишком потрясена страшным открытием, чтобы оставить при себе даже те воспоминания, которые обычно бывают самыми дорогими и личными.

– Мы были женаты двадцать лет, – сказала она, задумчиво глядя на старую театральную программку. – Не знала, что он ее берег. Это был первый концерт, на который он меня пригласил. Я только что приехала из сельской местности, где выросла, и была очень наивна и необразованна. – Она все вертела в руках пожелтевшую от времени программку. – Вы бы тогда приняли меня за простушку, суперинтендант.

– Сомневаюсь, мэм, – с улыбкой ответил Томас, – я ведь тоже вырос в деревне.

Она быстро взглянула на него, и лицо ее впервые за все время потеплело.

– Неужели? Где? О, извините, это…

– Нет-нет. В Хертфордшире. В большом поместье. Мой отец был егерем. – Зачем он об этом рассказывает? Томас никогда и нигде об этом не упоминал; эта часть его прошлого вызывала болезненные воспоминания о потере, которая все еще язвила сердце; о несправедливости, которая никогда не могла быть позабыта.

– Да? – Ее ясные темно-голубые глаза смотрели на него с интересом, в котором не было ни тени неудовольствия. – Ну, значит, вы тоже любите землю, вы понимаете ее красоту, а иногда и то, что она бывает жестока? Ну, конечно, понимаете. – Она отвернулась и снова стала смотреть в окно, на крыши домов и небо. – Там кажется все настолько… чище… не правда ли? И честнее?

Питт подумал, что́ она должна сейчас чувствовать, какой гнев и смятение – при мысли о всех тех годах, которые она провела в замужестве, – и все было напрасно, они были полны предательством по отношению к ней, и даже лучшие ее воспоминания теперь напитались горечью. Далси оправилась бы от его смерти, эта чистая рана затянулась бы со временем; но рана от того, что он ее обманывал, останется навсегда. Арледж лишил ее не только будущего, но и прошлого. Вся ее сознательная жизнь, эти двадцать лет обратились в постыдное ничто.

– Да, – сказал Томас с глубоким чувством. – Гораздо честнее. Быстрое убийство одного животного другим есть необходимость природы и не может никого обесславить.

Она взглянула на него удивленно и даже с восхищением.

– Вы замечательный человек, суперинтендант. И я глубоко благодарна судьбе, что этим… ужасным делом занимаетесь именно вы. Я бы никогда не подумала, что кому-то удастся облегчить мне мою ношу, но вам это удалось.

Питт не знал, что и отвечать. Все слова казались невыразительными и плоскими, так что он молча улыбнулся и взял в руки другой клочок бумаги. Это было приглашение на охотничий бал. Медленно роясь в памяти, Далси припомнила, когда и как это было…

Томас ушел уже вечером, чувствуя сильную усталость и глубочайшую грусть. На основании того, что он узнал, в расследовании появлялись многочисленные обстоятельства, достаточно сложные и запутанные. Замешан мог быть Оукли Уинтроп. Барт Митчелл. Да кто угодно.

Питт приехал на Боу-стрит и увидел, что Телман ждет его на лестничной площадке у кабинета. Длинное умное лицо инспектора было сердито и озабоченно. Очевидно, он ждал уже давно.

– Что нашли? – спросил Питт, взойдя на лестницу.

– Да ни черта, – ответил Телман, идя за ним по небольшой лестничной площадке к двери кабинета, а затем и внутрь, не ожидая приглашения. – Ничего! Он и Арледж были любовниками, это очевидно, но хотя и это уже преступление, мы не смогли бы начать преследование по закону, не застав их за совершением оного. Исключение составил бы случай жалобы одного из них. Но Арледж мертв, и никакой жалобы последовать не может.

– Но Арледж не там был убит?

– Нет.

– Вы уверены?

– Разве только он сам не положил голову на край ванны и Карвел спустил ее потом в водосток, – язвительно ответил Телман. – Да, он там часто бывал, практически наполовину жил у него в доме, и я бы этому не удивился, но он был убит не там.

– Полагаю, вы и сад осмотрели так же тщательно?

– Ну, конечно, осмотрел! И не дожидаясь вашей просьбы. Он весь вымощен плиткой, повсюду клумбы или трава, и никаких свежих следов рытья. Там нигде не копали уже несколько лет. Я даже заглянул в чулан для угля и в домик садовника. Нет, мистера Арледжа убили не там. – И задумчиво нахмурившись, поджимая губы, спросил: – Вы собираетесь его арестовать?

– Нет.

Телман с облегчением вздохнул.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Я не вполне уверен, что это не его рук дело. Но я чертовски уверен, что мы не найдем доказательств его вины. – Он заморгал, словно ему это было неприятно. – Ненавижу арестовывать, когда потом оказывается, что для этого не было достаточно оснований.

Питт внимательно взглянул на него, пытаясь понять, что тот сейчас думает. Телман мрачно улыбнулся.

– И не хочу также арестовать человека неповинного, – добавил он ворчливо. – Хотя одному богу известно, кто же он, настоящий убийца.

Эмили буквально разрывалась надвое. Было чрезвычайно важно оказать всяческую помощь Джеку, даже если все их усилия окажутся напрасными – как, очевидно, и будет. Но ее также очень волновали дела Питта. От разных людей со связями в правительстве и политических кругах она слышала разные суждения и понимала, что среди них преобладают страх и осуждение. Никто ничего не мог предложить – ни идей, ни какой-либо другой помощи, – но постоянное возбуждение в обществе заставляло их опасаться за свое собственное положение и, следовательно, прежде всего и незамедлительно осуждать во всем других.

Теперь, когда была объявлена дата дополнительных выборов, наступала очередь речей и статей, которые надо было срочно писать и печатать – и ждать появления той или иной значительной общественной фигуры на балу и в концерте. Некоторые мероприятия были очень официальными – например, приемы для иностранных послов или прославленных общественных деятелей, другие – более свободного и непринужденного характера, как, например, сегодняшнее суаре. Так как Мина Уинтроп еще носила траур, пригласить ее было нельзя, и Далси Арледж также, но Эмили все же удачно вышла из положения. Она пригласила Виктора Гаррика, чтобы он сыграл на виолончели и тем самым развлек гостей; и, естественно, она пригласила вместе с ним и Тору Гаррик. Эмили не вполне представляла себе, как все пройдет, но ведь не обязательно видеть цель, чтобы ее добиваться.