Энн Перри - Палач из Гайд-парка

– В некоторых кругах, – прибавил Питт, улыбаясь. – И это все люди, обладающие такой властью, что даже выразить трудно.

– Вы хотите сказать… – Эттли осекся.

– Да, именно это я и хочу вам сказать, – подтвердил Томас.

Политик откашлялся.

– Что… что вы собираетесь в связи с этим делать? Полагаю… у вас нет доказательств, иначе бы вы арестовали этого человека, не так ли? Ведь, в конце концов, это оскорбление личности?

– Не знаю, как решил на сей счет мистер Рэдли, захочет ли он судиться или нет, – сказал Питт, особенно не выбирая слов. – Пусть сам решает. Раз он не сообщил об этом, как положено, в полицию, он, возможно, считает, что преступнику будет воздано по справедливости и без его участия.

– А вы? – сказал Эттли, сделав шаг вперед. – Что вы станете делать? Вы же еще не сказали, есть ли у вас доказательства… или нет? – Он очень внимательно следил за выражением лица Питта.

– Нет, не сказал, действительно, – согласился Томас.

Эттли начал чувствовать себя более уверенно и немного расправил плечи.

– Какая-то головоломка, суперинтендант, – ответил он, снова засунув руки в карманы, как в прошлый раз. – Мне кажется, вы любите головоломки. И надо полагать, помощник комиссара полиции не будет слишком критичен по отношению к вам в этом случае.

Питт улыбнулся.

– О, мистер Фарнсуорт очень негодует по данному поводу, он просто в ярости.

Эттли окаменел.

– Но полагаю, он будет действовать по собственному усмотрению, – беспечно продолжил Питт. – Вот еще причина, почему я пока не стал возбуждать дело. Доказательства, так сказать, налицо. И думаю, мистер Фарнсуорт не поверил бы мне, считай я иначе. Ведь все это, в конечном свете, так невероятно… глупо, да?

Эттли выдавил жалкое подобие улыбки, но сказать не смог ничего.

– Я подумал, что вы должны обо всем этом знать, – сказал наконец Питт, одарив его ответной улыбкой. – В следующий раз, когда вы будете писать статью, я уверен, вы захотите изложить факты в соответствии со строгой истиной. – Сказав это, он тоже сунул руки в карманы. – Всего хорошего, мистер Эттли. – Суперинтендант прошел мимо него в холл и на крыльцо, в яркий солнечный свет.

Однако домой Питт приехал, не ощущая никакой радости. Удовлетворение от того, что он взял верх над Эттли, уже выветрилось, и сейчас он мог думать только о потрясенном, отчаянном лице Карвела. Даже закрыв глаза, Томас мог видеть, как тот шел, сгорбившись, рядом с Телманом, и торчащую прядь у него на затылке, на которую упал свет, когда он спускался по ступенькам подъезда.

Удивительно, но Шарлотта была дома. За последние несколько месяцев она так часто отсутствовала, что-то устраивая в новом доме, что Томас не надеялся найти кого-нибудь в кухне и ожидал увидеть только записку на столе. Однако кухня полнилась веселыми, приятными звуками: шумел чайник, скворчали сковородки, раздавался звон посуды и шуршанье юбок. Он открыл дверь и остановился на пороге: комнату ярко заливало светом заходящее солнце, в воздухе стоял аромат свежеиспеченного хлеба и чистого белья, высыхающего на веревке под высоким потолком, из чайника шел пар, а из духовки доносился запах жаркого.

Грейси кончала убирать посуду после детского ужина и ставила последние тарелки на поднос. Прежде чем удалиться наверх, она торопливо присела в знак приветствия. Он было подумал, зачем это, к чему, но Джемайма бросилась на него с восторженными криками и требованиями, чтобы он послушал ее отчет о делах минувшего дня, а Дэниел строил рожи и цеплялся за рукав, пытаясь продемонстрировать бумажного змея, которого смастерил сам.

Шарлотта вытерла руки о фартук и сразу же подошла к мужу, на ходу закалывая рассыпавшиеся волосы. Улыбнувшись, она поцеловала его. Несколько минут Томас был занят тем, что уделял каждому должную долю внимания. Потом Дэниел и Джемайма, удовлетворенные, ушли, и они остались одни.

– У тебя очень усталый вид, – сказала Шарлотта, внимательно взглянув на него. – Что случилось?

Питт был рад, что не приходится улучать подходящий момент и прерывать ее рассказы о новом доме, о его совершенствах и недостатках и тем самым привлекать ее внимание к своему собственному повествованию. Слишком часто, когда он пытался поделиться с ней своими мыслями и беспокойством, в этом не было никакого смысла, а следовательно, не было и облегчения.

– Я арестовал Джерома Карвела, – ответил Томас. Он знал, что жена внимательно следит за выражением его лица и поймет его чувства. Слишком хорошо она его знала, чтобы не сомневаться – от всего этого он не испытывает ни удовольствия, ни ощущения одержанной победы.

– Зачем?

Не такого ответа он ожидал от нее, но это был хороший ответ. И Томас рассказал ей обо всем, что случилось за день, включая и визит к Эттли. Она слушала молча, но в конце рассказа улыбнулась.

– Но ты не уверен, что это сделал именно Карвел, да? – сказала она наконец.

– Моя голова уверяет меня, что это он. По крайней мере, что он убил Скарборо. Он определенно брал коляску, чтобы съездить в парк, и у него для этого превосходная причина, если Скарборо его шантажировал.

– Но?

– Но я никак не могу поверить, что это он убил Арледжа. Ничего не могу с собой поделать – и верю, что он действительно его любил.

– Но вероятно ли тогда, что он убил Скарборо, если не убивал Арледжа?

– Вряд ли. Единственно, почему он мог убить дворецкого, – потому что тот знал нечто, за что могли засудить его хозяина. По прошествии некоторого времени отношения между Карвелом и Арледжем уже не кажутся сами по себе достаточной причиной. Скарборо давно уже должен был знать об этом. А слуги, которые предают своих хозяев и разоблачают тайны их личной жизни, чтобы нажиться на шантаже и провести потом в достатке все оставшиеся дни… Нет, это… – Он замолчал. Сказать было нечего.

Шарлотта приготовила обед, и они съели его в дружном молчании. Томас поднялся наверх к детям и прочел очень коротенькую сказку, прежде чем пожелать им спокойной ночи, затем опять спустился в гостиную и сидел, думая, что, несмотря на удовольствие, связанное с переездом в большой дом, прекрасный дом с садом, в котором, если будет время, он станет с восторгом копаться, все же с этим, старым домом связано столько счастья, столько чудесных воспоминаний, что он расстанется с ним не без жалости и чувства утраты.

Шарлотта сидела на полу возле него, оставив шитье, и ее мысли бродили неизвестно где, но Томас чувствовал тепло ее присутствия, и на душе становилось так спокойно и сладко, что он постепенно задремал, и жене пришлось разбудить его, чтобы он лег спать как следует.

В следующий полдень в участок на Боу-стрит пришел запыхавшийся и взволнованный Бейли. Его длинное лицо раскраснелось, а в глазах застыло странное выражение отчаяния и решимости.