Мейбл Сили - Широко закрытые глаза

– Уничтожено? Но это…

– Бывший полицейский запомнил его абсолютно точно. Он ведь тоже не мог забыть это дело! Оно долгие годы лежало на нем тяжелым грузом. Он по памяти восстановил письмо и отдал эту копию лейтенанту полиции.

Мистер Грант опять закрыл глаза. Он был так бледен, что я позвала Ходжа. Но на этот раз он не потерял сознания. Через несколько минут он снова открыл глаза.

– Чрезвычайно интересно! – пробормотал он и сел. Ходж и детектив помогли ему подняться на ноги. А затем он обратился ко мне, но речь его была совершенно рассеянна:

– Очень интересно. Я хорошо помню это дело. Я помню и родителей этой девушки… её смерть была таким жестоким ударом… прежде всего сопутствующие обстоятельства… это письмо совершенно по-новому освещает дело… Вы позволите мне ещё раз внимательно перечитать его? Разумеется, завтра утром я верну его лично этому лейтенанту полиции. Очень интересно…

Я опять заколебалась. Штром, конечно, рассвирепеет, но он и без того большей частью бывает таким! Если письмо пропадет, то ведь можно, в конце концов, заставить Уэллера сделать ещё одну копию. Я долгим взглядом посмотрела на мистера Гранта. Он покраснел, как ребенок, который просит о каком-то особом одолжении.

– Я не вижу причин, почему бы мне не дать вам это письмо, – проговорила я и протянула ему этот лист бумаги.

Грант осторожно принял его. Мне и в голову не приходил, что он может его потерять. А затем трое мужчин вместе покинули мою комнату. Ходж и детектив некоторое время оставались у мистера Гранта, затем Ходж опять вернулся ко мне.

– Странно, – сказал он, – похоже, этот клочок бумаги нагнал на него страху.

– Во всяком случае, это письмо необычайно заинтересовало его. Но он ведь был совершенно изнурен этими допросами. Я думаю, что он упал в обморок скорее от сильной усталости, чем от страха. Все-таки странно, что он попросил дать ему возможность ещё раз внимательно и в одиночестве прочитать это письмо.

– Я не согласен с тобой, – сказал Кистлер. – Он даже поразил меня тем, как хорошо выдержал перекрестный допрос. Казалось, он совершенно не воспринимал выпады Штрома. По-моему, его ошеломило это письмо.

– Что это должно означать?

– Это может означать либо многое, либо совсем ничего. Он ведь сказал, что знал эту семью. Для друга семьи тот скандал должен ещё и сейчас казаться ужасным. Такое легко не забывается. И тут, после всех этих лет, как с неба падает это письмо. Ведь оно доказывает, что девушка была не бесчестной самоубийцей, а жертвой, доведенной до смерти. Такое могло стать сильным потрясением для старого человека.

– Сегодня вечером во время этого допроса вообще не упоминалось о деле Либерри. Штром говорил об этом только Баффингэму.

Детектив Джонс, приоткрыв дверь, просунул голову в щель и сказал:

– Я, собственно говоря, должен бы доложить шефу. Но он был таким усталым и в таком плохом настроении, что, если я сейчас ему позвоню, он, вероятно, оторвет мне голову.

– Подождите до завтра, – сказал Кистлер.

– Раз вы дежурите в холле, ничего не может случиться, – успокоила я усердного молодого служаку. И, таким образом, лейтенант Штром был оставлен в покое.

Сегодня я задаю себе вопрос, могло ли что-либо измениться, если бы мы ему позвонили. Но, в сущности, не могу себе этого представить. Я провела беспокойную ночь. Почему я не могла заснуть, для меня осталось тайной, ведь я устала, как собака. Мистер Уэллер домой не вернулся. Вероятно, его арестовали. Следовательно, если убийцей был он, то мы, по меньшей мере, были от него в безопасности.

А если виновным был не Уэллер, то на этот случай в холле дежурил Джонс, охраняя нас. Я оставила открытой свою дверь в холл и могла слышать даже шуршание газеты, которую читал Джонс. Я начала думать о мистере Гранте. Его поведение было для меня довольно загадочным. – «Очень интересно, чрезвычайно интересно. Я знал эту семью,» – сказал он. Его голос звучал у меня в ушах, когда я тщетно пыталась заснуть. Я попробовала представить себя на месте мистера Гранта лет двадцать назад. Тогда ему, наверное, было приблизительно лет пятьдесят. Приятель мистера Либерри. Возможно также, и друг мисс Стайнс, той самой тети. Вероятно, живы ещё и другие знакомые этой семьи. Первым делом я должна убедить Штрома разыскать всех ещё живых знакомых семьи Либерри и сказать им правду. Они имеют право её знать.

Наконец, возможно живы ещё даже родители этой девушки! Ведь тетя жила в Джиллинг-сити. Нужно посмотреть в телефонном справочнике, числится ли на Кливленд-авеню некая мисс Стайнс. Тогда я бы сказала ей:

– Мисс Стайнс, с вами говорит миссис Дакрес. Вы меня не знаете, но у меня есть для вас хорошие вести. Ваша племянница, та несчастная девушка, которая выбрала себе такой трагический конец, оставила после себя записку, из которой следует, что она, в сущности, была совершенно невинна.

С такими мыслями в голове я, конечно, не могла найти себе покоя. Я снова подумала о мистере Гранте. Друг семьи, которого, может быть, даже просили о помощи, который, вероятно, пришел в ужас, услышав об этом самоубийстве. И, в конце концов, я заснула. Мне приснился кошмарный сон, в котором Роза Либерри кричала мне: «Торопитесь! Торопитесь!»

Когда я проснулась на следующее утро, солнце ярко освещало комнату. Я была совершенно разбита. Выбравшись из постели, я, зевая, приготовила себе завтрак. Странно, ещё два дня назад я почти умирала с голоду, а теперь я об этом уже совсем забыла. Но моя голова все ещё давала о себе знать после понедельника. Сегодня пятница.

– Давно пора, – с сарказмом подумала я, – опять произойти чему-нибудь ужасному!

После завтрак я вышла в холл, где Джонс крепко спал, сидя на кожаном диване.

– Доброе утро!

Он испуганно вскочил и проворчал:

– Доброе утро.

– Все в порядке? Никаких новых убийств?

– К сожалению, нет! – гуманно ответил он.

– Вы уже видели мистера Гранта?

– Он пока ещё не спускался сюда.

– Бедняга, – сказала я. – Он, вероятно, совершенно изнурен. Отнесу-ка я ему чашечку кофе.

– Позаботьтесь заодно и обо мне! – ухмыляясь сказал Джонс.

Итак, я приготовила настоящий крепкий кофе, подала одну чашку благодарному Джонсу, а вторую понесла наверх. Наверху, в коридоре было тихо и темно. Ходж, вероятно, уже ушел, а мистер Баффингэм, похоже, ещё спал. Мисс Санд была уже на работе. А миссис Уэллер? Она была теперь одна. В сущности, этих Уэллеров я всегда видела вместе. Я подумала об их совместной жизни, жизни под тяжестью вины, которая связала их друг с другом. На все времена. До конца их дней.

Тихо постучавшись в дверь мистера Гранта, я все ещё думала об этом трагическом супружестве. Никто не крикнул мне войдите, и я постучала ещё раз. Опять тишина. Я нажала ручку двери, и она поддалась. Должно быть, мистер Грант оставил свою дверь незапертой или уже вышел. Может быть, он болен и нуждается в помощи. Такой пожилой человек едва ли будет что-то иметь против, если я просто войду и посмотрю на него. Я открыла дверь.