Найо Марш - Рука в перчатке

Николя посмотрела на него, чувствуя, как ее захлестывает волна необъяснимой радости. Интересно, почему его профиль приводил ее в такой восторг? Может быть, из-за линии подбородка, о которой так любят писать в дамских романах? Или благодаря форме его рта, к которому больше всего, пожалуй, подходил эпитет «благородный»? Она сама не понимала, в чем тут дело.

— Что случилось? — спросил Эндрю.

— Ничего. А что?

— Вы на меня смотрите, — заметил он, не сводя глаз с дороги.

— Простите.

— Не за что, милая Николя.

— Не надо торопиться.

— Я и не тороплюсь. Предел этой машины — пятьдесят миль в час. О, прощу прощения. Я понимаю, о чем вы говорите. Хорошо, не буду. Смею лишь заметить, что мои намерения не сводятся к тому, чтобы очертя голову броситься в любовную авантюру. Отнюдь нет.

— Я знаю.

— Можно спросить: что вы думаете о моей родне? Только без цензуры. Это не праздный вопрос.

— Мне нравится ваша мама.

— Мне тоже, хотя должен заметить, что у нее прескверная репутация, о чем вы, конечно, и так хорошо знаете. Большая часть этих россказней — правда. Она действительно скандальная женщина.

— Но добрая. Я очень ценю доброту.

— Пожалуй. Если только не ввязывается с кем-то в драку. У нее очень щедрое сердце, и с ней можно говорить о чем угодно. Может быть, от иных ее словечек у вас поползут глаза на лоб, но это всегда будет умно и интересно. Я ее обожаю.

— А вы похожи на нее?

— Думаю, да, хотя я не настолько эксцентричен. Мне больше нравится уединение, и почти все свободное время я занимаюсь рисованием, что изолирует меня от общества. Знаю, что по мне этого не скажешь, но я серьезный художник.

— Не сомневаюсь. Вы как, очень современны? Интеллект, брызги красок и острые углы?

— Совсем нет. Сами увидите.

— Кстати, Сид сказал, что Трой будет рада, если мы заглянем в гости. Чтобы показать ваши работы.

— Сид?

— Супер-Интендант-Детектив Аллейн, СИД. Мои детские фантазии.

— Ну, если он не против, то я тоже. Хотя, по правде говоря, я не уверен, что решусь ей что-то показать. А вдруг она найдет мои картины скучными и пресными?

— Тогда она так и скажет.

— Этого я и боюсь. Кажется, у нее есть ученики? Дерзкие новаторы и мастера, у которых гениальность так и капает с бороды?

— Есть. Хотите, чтобы она и вас взяла?

— В ученики? Избави Боже.

— Простите за бестактный вопрос, но, наверно, теперь вы сможете получить галерею Грэнтема?

— Я сам хотел об этом сказать. Да, думаю, что смогу. Вряд ли Пи Пи станет очень уж возражать. Я говорил с ним вчера утром.

Николя вспомнила, как мистер Пириод отозвался о планах Эндрю. Она спросила: действительно ли он так уверен, что все будет в порядке?

— Не то чтобы уверен. Пи Пи много говорил про всякие традиции и тому подобное, но, мне кажется, его можно уговорить. Он не то что Хэл. Тот сразу встал на дыбы, потому что я решил уйти из гвардии, и вообще у него был жуткий характер. Бедняга Хэл… Все равно мне жаль, что мы так скверно расстались. Учитывая, что произошло потом, он был не так уж плох, — задумчиво добавил Эндрю. — Лучше, чем Бимбо, во всяком случае. Кстати, что вы думаете о Бимбо?

— Ну…

— Выкладывайте. Только честно.

— Да что о нем думать. Просто неприятный и скользкий тип.

— Не представляю, как маме могло прийти в голову выйти за него замуж. Хотя нет, представляю. — Пальцы Эндрю крепче сжали рулевое колесо. — Но лучше не будем об этом говорить.

Некоторое время он вел машину молча, предоставив Николя разбираться в своих сумбурных чувствах.

— Эндрю, — пробормотала она наконец, и когда тот ответил: «Да, милая?» — очень мягким и джентльменским тоном, сразу почувствовала себя обезоруженной. — Вот что… Вы когда-нибудь думали… Я знаю, это звучит дико… Но вы…

— Да, конечно, — перебил ее Эндрю. — Я понимаю, о чем вы. Думал ли я, что смерть Хэла для меня выгодна и что ваш Сид наверняка об этом знает? Думал, разумеется. Как ни странно, меня сие мало беспокоит. И вообще, мне не нравится, что я вываливаю все это на вас. Сижу тут, болтаю про свои дела и выгляжу несносным эгоистом. Я, наверно, вам страшно надоел?

— Нет, — честно ответила Николя. — Ничего подобного. Вы говорите о самом себе, и это вполне естественно.

— Бог мой! — простонал Эндрю. — Вы меня заставляете краснеть.

— Вообще-то я стала относиться к вам немного по-другому.

— По-другому? В каком смысле?

— Нет, — покачала головой Николя, — не будем спешить. Мы только вчера познакомились. У нас и так все бурлит и кипит, как в школьном опыте на химии. Лучше оставим этот разговор.

— Как скажете, — ответил он уныло. — Я вообще-то хотел предложить вам вместе пообедать. Или это тоже слишком «бурно»?

— Наверно, да, но я не против. У меня есть причина.

— Какая еще причина?

— Я уже говорила раньше. Вечером я собираюсь в гости к Трой, и мы могли бы пойти вместе и показать ваши работы. Сид сказал, что Трой будет рада.

Эндрю помолчал и вдруг расхохотался.

— Нет, ну надо же! — воскликнул он. — Меня, человека, подозреваемого в убийстве… нет-нет, не спорьте, так оно и есть… меня приглашают в гости к жене главного следователя. Разве это не странно?

— Почему же?

— Но он ведь тоже будет там? Хотя вряд ли. Он проведет весь вечер на Грин-лейн, распластавшись по земле и разглядывая в лупу отпечатки моих ботинок.

— Значит, договорились?

— Договорились.

— Когда мы сможем забрать ваши картины? Я живу недалеко от Аллейнов. Может, перекусим заодно у меня дома?

— Вместе с двумя вашими соседками?

— У меня нет соседок.

— Тогда с удовольствием.

Николя жила в однокомнатной квартире на Бромптон-роуд. Помещение было просторным, светлым и весьма аскетичным. Стены — белые, шторы и стулья — желтые. Возле северного окна стоял письменный стол, на котором красовались желтые тюльпаны. Над камином висела одна-единственная картина.

Эндрю направился прямиком к ней.

— Господи, это же Трой. И это вы!

— Написано в прошлом году, в мой двадцать первый день рождения. Очень мило с ее стороны, правда?

Наступило долго молчание.

— Чудесно, — промолвил Эндрю. — Чудесно.

Николя оставила его разглядывать картину, а сама позвонила Трой и отправилась на кухню.

Они перекусили холодным супом, омлетом, белым вином, сыром и салатом. Обед показался им превосходным. Оба вели себя образцово и сдержанно, несмотря на все токи и флюиды, почти ощутимо потрескивавшие в воздухе. Они только говорили, говорили без конца и были счастливы.

— Боже мой, уже почти девять! — спохватилась Николя. — Мы опоздаем к Трой. Кстати, она сказала, что будет рада вас видеть.

— Неужели?

— Почему вы оставили картины в машине?

— Не знаю. То есть знаю, но это не важно. Может, лучше останемся здесь?