Агата Кристи - Второй удар гонга (сборник)

Винсент подумал:

«Где она сейчас? О чем думает? Обо мне? О муже? Что вообще она думает о своем муже? Вспомнила ли о нем хоть раз? Любила ли хоть когда-нибудь? Ненавидит его или он ей безразличен? – И с горечью понял: – Не знаю. И никогда не узнаю. Я ее люблю и ничего не знаю – ни о чем она думает, ни что чувствует».

Мысли его то и дело возвращались к Ричарду Дарреллу. Винсент знал немало замужних женщин, которые только и ждали повода, чтобы заговорить о мужьях, о том, как их не понимают, не ценят. Мелькнула циничная фраза: это самый удобный гамбит.

Но Теодора ни разу не заговорила о муже, разве что случайно и вскользь. Сам Истон знал о Даррелле не больше всех остальных. Даррелл был человек известный, красивый, обаятельный и беспечный. Его все любили. На первый взгляд у него с женой были прекрасные отношения. «Но это еще ни о чем не говорит, – подумал про себя Винсент. – Тео слишком хорошо воспитана, на людях она не покажет виду, даже если ей что-то не по душе».

Между ними не было произнесено ни слова. С того самого вечера, когда они впервые встретились и вместе молча гуляли в саду, касаясь друг друга плечами, и он вдруг почувствовал, как вздрогнула у нее рука от его прикосновения. Они не разговаривали, не объяснялись. Она молча ответила на поцелуй, трепещущая, онемевшая, отбросившая тот сверкающий блеск, которым восхищался весь Лондон, нежная и прекрасная. И потом она ни разу не заговорила о муже. И Винсент был ей лишь благодарен. Она не пыталась оправдать ни себя, ни его, и он этому только радовался.

Но теперь ему стало тревожно. И снова почувствовал страх, оттого что ничего не знает об этой странной женщине, которая так легко согласилась соединить свою жизнь с его. Теперь он испугался.

Чтобы успокоиться, в невольном порыве он подался вперед и положил ладонь на обтянутое черной тканью колено. И вновь ощутил мгновенно охвативший ее трепет, и взял ее руку в свою. Склонившись над ней, он долго целовал вздрагивавшие в ответ пальцы. Поднял глаза, встретился взглядом с ней, и страх пропал.

Он откинулся на спинку сиденья. Больше ему не нужно ничего на свете. Она рядом. Она принадлежит ему. И он смог спокойно сказать, спокойно, почти весело:

– Почему ты все время молчишь?

– Разве?

– Да. – Он помолчал и добавил серьезно: – Ты уверена, что… не жалеешь?

Ее глаза широко раскрылись.

– Нет! Нет, конечно.

Он не усомнился в ответе. Он услышал в нем искренность.

– О чем ты думаешь? Мне хочется знать.

Тихо она сказала:

– Я думаю о том, что мне страшно.

– Страшно? Чего ты боишься?

– Счастья.

Он пересел к ней, обнял и поцеловал нежное лицо и шею.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Я люблю тебя, люблю.

Она ответила на его поцелуй и прижалась.

Он вернулся на свое место. Взял журнал, и она тоже. Но то и дело оба вскидывали глаза, и их взгляды встречались поверх страниц. Потом оба они улыбнулись.

Поезд прибыл в Дувр в начале шестого. Они должны были переночевать в гостинице и на следующий день пароходом отправиться на континент. Они вошли в номер. В руках у него были вечерние газеты, и он небрежно бросил их на столик. Двое носильщиков внесли багаж и удалились.

Тео, стоявшая возле окна, повернулась. И в ту же секунду оказалась в его объятиях. В дверь осторожно постучали, и они разошлись в разные стороны.

– Черт побери, – сказал Винсент, – кажется, нас никогда не оставят в покое.

Тео улыбнулась.

– Да, похоже, – тихо сказала она.

Она опустилась на диван и открыла газету.

В дверь стучал официант, который принес чай. Он накрыл столик, придвинул ближе к дивану, где сидела Тео, окинул комнату взглядом, проверяя, все ли он сделал, и удалился.

Винсент, выходивший на минутку в соседнюю комнату, вернулся в гостиную.

– А теперь мы выпьем чаю, – весело начал было он, но вдруг замер посреди комнаты. – Что случилось? – спросил он.

Тео сидела не шелохнувшись. Она сидела прямая, глядя перед собой невидящими глазами, и в лице не было ни кровинки.

Винсент бросился к ней.

– В чем дело, милая моя?

Вместо ответа она развернула перед ним газетный лист и ткнула пальцем в заголовок.

Винсент взял газету.

– «Крах компании «Хобсон, Джекилл и Лукас», – прочел он.

Он смутно вспомнил, что где-то ему уже попадалось это название, но не помнил где. Он вопросительно взглянул на Тео.

– «Хобсон, Джекилл и Лукас» – это Ричард, – объяснила она.

– Твой муж?

– Да.

Винсент снова принялся читать и между строк прочел все, о чем автор пока не решался сказать. Понял, что означают фразы: «неожиданный крах», «должны последовать разоблачения».

Услышав ее движение, Винсент вскинул глаза. Тео стояла перед зеркалом и надевала свою маленькую черную шляпку. Он шагнул к ней, она обернулась. Глаза ее смотрели прямо.

– Винсент, я должна вернуться.

Он попытался ее обнять.

– Тео… не делай глупости.

Без выражения она лишь повторила:

– Я должна вернуться.

– Но…

Она показала на упавшую на пол газету.

– Это банкротство. Чтобы сбежать, из всех дней я выбрала именно этот, я не могу.

– Но когда ты уезжала, ты ничего не знала. Будь же благоразумной.

Она печально покачала головой:

– Ты не понимаешь. Я не могу.

Он попытался ее переубедить. Странно, как эта женщина, такая нежная, такая податливая, могла оказаться вдруг неколебимой. Она не спорила, не возражала. Он сказал ей все, что хотел. Он ее обнял, пытаясь воззвать к страсти, но и встретив нежные затрепетавшие в ответ губы, ощутил ту твердость, сломить которую оказался не в силах.

Наконец, измученный и разбитый, он ее отпустил. Умолял и сетовал, упрекал в бессердечии. Она слушала молча, без возражений, глядя печально и тихо. Наконец его охватила ярость, и он высказал в это безмолвное тихое лицо все злые слова, какие только смог придумать, с одним лишь желанием сделать ей больно и заставить упасть на колени.

Наконец поток слов иссяк, сказать было больше нечего. Он сел, обхватил голову руками, тупо глядя на красный ковер. Возле двери Теодора оглянулась, черная тень с мертвенно-бледным лицом.

Все было кончено.

Она сказала спокойно:

– Прощай, Винсент.

Он ничего не ответил.

Дверь открылась и снова захлопнулась.

Дарреллы жили в Челси, в старом красивом доме, окруженном маленьким садом. На лужайке перед фасадом росла магнолия, черная, закопченная, но все же магнолия.

Три часа спустя после прощания в Дувре Тео остановилась возле дверей дома и посмотрела на дерево. Неожиданно на губах ее заиграла слабая улыбка.

Она поднялась прямиком в кабинет, который был в задней части дома. Ричард Даррелл, красивый молодой человек, ходил по комнате, меряя ее шагами, и лицо его было искажено отчаянием.