«Совершенно СЕКРЕТНО» - Коллекция детективов

В Рио Мануэль Андрадас вернулся ночным рейсом в тот же день с уже готовым планом. Он знал, как отплатить белокурой девочке, спасшей ему жизнь. Вместо того чтобы ехать домой, Фотограф поехал из аэропорта к себе в студию и взялся за работу. Он проявил снятую в Байе пленку и долго внимательно изучал через увеличительное стекло негативы, прежде чем выбрать самый лучший и увеличить его. Потом при помощи нескольких телефонных звонков связался с Родольфо и договорился о встрече утром. Покончив с делами, Мануэль поехал домой, лег спать и сразу уснул крепким сном.

— Это была не женщина, — мягко упрекнул он на следующий день Родольфо, показывая фотографию Эунисии Камарры, — а ребенок.

Посредник внимательно изучил фотографию белокурой девочки, неподвижно лежащей на песке, как мертвая, и удовлетворенно кивнул.

— Думаю, заказчик останется доволен, — сказал он, не обратив внимания на упрек. — Можно, я возьму фотографию? Ее нужно показать заказчику. Если все будет в порядке, встретимся на этом же месте завтра в три часа. Тогда и получите оставшуюся часть гонорара…

На следующий день ровно в три часа дня Родольфо ждал Мануэля у цветочного магазина. По его довольному виду Фотограф понял, что подозрений снимок не вызвал.

«Хорошая работа, — похвалил посредник. — Заказчик остался доволен. Вы, как всегда, оказались на высоте».

С этими словами он ушел, оставив в руке Фотографа толстую пачку денег.

Мануэль Андрадас равнодушно сунул банкноты в карман и вышел на тротуар. Он остановил такси, доехал до Копакабаны и вышел в квартале от гостиницы «Аранья», 9-этажного современного здания из стекла и бетона. Отпустив такси, посмотрел по сторонам и одобрительно кивнул. В отличие от Байи на пляже яблоку негде было упасть. В таких условиях работать было легко — можно быстро затеряться в толпе.

Мануэль перешел на другую сторону улицы и позвонил из телефона-автомата в гостиницу «Аранья». Через минуту он уже разговаривал с сеньором Луисом Феррейра. Как он и предполагал, голос у сводного брата Эунисии был неприятным, высоким и обиженным.

— У меня для вас послание из Байи, сеньор Феррейра, — сказал Фотограф приглушенным голосом. — Встретимся через десять минут на пляже напротив вашей гостиницы. У киоска продавца воздушных змеев.

Не дожидаясь ответа, Мануэль повесил трубку и вышел из кабины. Он остановился метрах в десяти от киоска, в котором шла бойкая торговля воздушными змеями, и принялся ждать.

Через несколько минут из гостиницы вышел слегка сутулый и явно встревоженный молодой человек с уже начавшими редеть белокурыми волосами. Он перебежал через дорогу, остановился у киоска и начал испуганно озираться по сторонам, каждые несколько секунд бросая взгляд на дешевые часы на левой руке.

Последние сомнения в том, что это сводный брат Эунисии Камарры, исчезли. Мануэль начал неторопливо пробираться к нему через толпу отдыхающих. В правой ладони он прятал небольшую стрелку с обрезанным древком и остро заточенным металлическим наконечником, кончик которого был смазан черной густой жидкостью.

Вокруг киоска толпилось несколько покупателей, в каких-то пяти метрах четверо подростков играли в волейбол, а у самых ног Феррейры на песке загорали очень толстый мужчина и женщина.

Проходя мимо него, Мануэль Андранас споткнулся о его ногу и, конечно же, нечаянно наступил на ногу Луиса Феррейры. Чтобы не упасть, он взмахнул руками и незаметно уколол стрелой бухгалтера в запястье.

Боль от укола заглушила куда более сильная боль в ноге. Феррейра с негромким криком отпрыгнул в сторону и выругался. Киллер вежливо извинился за неуклюжесть и неторопливо двинулся дальше. Через несколько секунд он уже растворился в толпе.

Мануэль шел не спеша и не оглядываясь. В этом не было никакой необходимости, потому что он знал, что происходит у него за спиной.

Кураре уже попал в кровь Луиса Феррейры и начал свою губительную работу. Феррейра наверняка сейчас лежал на песке, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Через две, максимум три минуты, у него остановится сердце, и он умрет. После его смерти жизнь хорошенькой белокурой девочки из Байи, которая сделала почти невозможное — затронула сокровенные струны в душе Мануэля Андранаса, о существовании которых он уже давно забыл, будет вне опасности. Если кто-то спасает вам жизнь, то вы в случае необходимости должны ответить тем же.

Сани, запряженные непородистой, но резвой лошадкой, споро неслись к южной оконечности Батальонной улицы. Снег к вечеру пошел с новой силой. Крупные, с лебяжье перо, хлопья покрывали белую, как блузка гимназистки, булыжную мостовую. Два следа от полозьев, казалось, вели в бесконечность. Уставший, морозный январский день медленно засыпал.

— Вы уж простите, уважаемый Клим Пантелеевич, что я на ночь глядя потащил вас к черту на кулички. Странной кажется мне эта смерть. Я его не реже, чем раз в неделю, наблюдал, здоров был старик, как бык. И вдруг скончался. Тут уже моя репутация как врача под сомнением! А гонорар я вам оплачу сполна, не беспокойтесь. Единственное, на что старик жаловался, так это на некоторое ослабление своего мужского потенциала. «Вот, — говорил, — по молодости я шкалик пропущу, да к милой в постель. Так за ночь и бутылочку выкушаю, и свою мамзель ублажу. С утреца — банька да купанье в проруби. А нынче, как студент чахоточный, один разок и все, ко сну тянет. Пропишите, доктор, сигнатуру — каких-нибудь капелек, чтобы наново силу прежнюю обресть…»

Все это объяснял адвокату во время их поездки частнопрактикующий врач Нижегородцев.

— Согласен, Николай Петрович, дай бог каждому такие «жалобы» на старости лет иметь. Вы не беспокойтесь, разберемся. Это хорошо, что вы комнату до моего прихода на ключ велели закрыть. В таком деле главное — детали, они нам о многом сказать могут: что делал в последние минуты жизни покойный, с кем общался. А что собачка его издохла, случай довольно редкий, хотя бывает и такое. Животные тоже ведь твари сердешные, от горя и тоски помереть могут, — удобно расположив руки в перчатках на кожаном английском саквояже, философски рассуждал присяжный поверенный Ардашев. — А какие родственники у покойного остались?

— Жену Вахрушев лет пять назад похоронил. Подозреваю, что экономка ему ее последние годы с успехом заменяла. Уж больно ласков он с ней был. Сулился ей свои доходные дома завещать. Еще и вдовушка портниха к нему последнее время зачастила на примерки. А недавно он без согласия Изольды на работу принял молодую горничную. От этого немка ему сцены и закатывала. Один раз даже при мне. До сих пор эта девушка работает. Было у покойного три страсти: деньги, женщины и, как ни странно, шахматы. Детей, считайте, у него нет. От единственной дочери Ерофей отрекся лет двадцать назад. Против отцовской воли пошла — обвенчалась с сапожником-армянином. Папаша этого не простил. А спустя год после рождения сына ее муж сбежал вместе с циркачкой заезжего шапито, которой он шил тапочки для гимнастических кульбитов. От горя и безысходности молодая мать сошла с ума. До сих пор содержится у Зубова, в Александровской лечебнице. Сына воспитывает армянская семья ее деверя. К своим пятерым отпрыскам эта небогатая супружеская пара добавила и шестого, Григория. Армяне народ дружный. Парень скоро гимназию закончит. Учится успешно. Весь в мать — на вид русский, хоть и фамилия Аветисов. Летом работал помощником приказчика в конторе кожевенного завода братьев Деминых, что на Ташле. Сметливый парнишка и к наукам способный, дед его в шутку Менделеевым называл. Ну, а он деду цветы разные выращивал и на день рождения дарил.