Филлис Джеймс - Ухищрения и вожделения

Но Дэлглиш помнил, какое это чувство. Он постоял с минуту, пока трубка под его ладонью еще хранила тепло его руки, удивляясь своей реакции на такую вполне ординарную и вовсе не неожиданную новость. С огорчением он должен был признаться себе, что отчасти испытывает зависть. Что же это? — думал он. Неужели приезд сюда, на мыс, характерное для этих мест ощущение преходящести, но и непрерывности жизни, вечно длящегося круговорота жизни и смерти или смерть Джейн Дэлглиш, последней из всех его родственников на земле, заставили его сейчас, в этот самый миг, так остро желать, чтобы и у него был ребенок?

Ни он, ни Рикардс ни словом не упомянули об убийстве. Рикардс, несомненно, счел бы такое упоминание прямо-таки неприличным вторжением в его личную жизнь, омрачающим его чуть ли не священный восторг. Да и к тому же мало что было можно еще сказать об этом деле. Рикардс уже дал ясно понять, что считает дело закрытым. Эми Кэмм и ее любовница были мертвы, и не похоже, что их вина когда-нибудь может быть доказана. А судебное дело против них, совершенно очевидно, страдало несовершенством. У Рикардса по-прежнему не было доказательств, что та или другая из женщин знала приемы Свистуна. Но теперь, с точки зрения полицейских, это явно не имело такого уж большого значения. Кто-то мог проговориться. Какие-то обрывки сведений, подхваченные Кэмм в «Нашем герое», могли сложиться в единое целое. Сама Робартс могла рассказать об этом Эмфлетт, а о том, чего не знали, они могли и догадаться. Дело могло официально считаться недорасследованным, но Рикардсу удалось убедить самого себя, что это Эмфлетт с помощью своей любовницы Кэмм убила Хилари Робартс. Дэлглиш, когда они ненадолго встретились накануне вечером, счел себя вправе высказать иную точку зрения и постарался обосновать ее спокойно и логично. Но Рикардс привел в противовес ему его же собственные доводы:

— Она — самостоятельная женщина. Вы сами так сказали. У нее своя собственная жизнь, своя профессия. Какого черта ее станет интересовать, на ком он женится? Она же его не останавливала, когда он женился в первый раз! Да и он не тот человек, которого требуется опекать. Вы можете себе представить, чтобы Алекс Мэар сделал то, чего он не желает делать? Этот человек даже умирать станет, когда это будет угодно ему, а не Господу Богу.

Дэлглиш тогда сказал ему:

— Отсутствие мотива — самое слабое место в этом деле. И я согласен, что у нас нет ни единого судебно-медицинского доказательства, никаких прямых улик. Но Элис Мэар соответствует абсолютно всем критериям. Она знала, как убивает Свистун; знала, где будет Робартс вскоре после девяти; знала, где найти эти кроссовки, и рост у нее такой, что она вполне могла бы спокойно в них ходить; у нее была возможность забросить их в бункер по дороге из Скаддерс-коттеджа. Но есть и еще что-то, правда ведь? Я думаю, это преступление было совершено кем-то, кто, совершая убийство, не знал, что Свистун умер, и узнал об этом только потом.

— Это оригинально, мистер Дэлглиш, — сказал Рикардс.

Дэлглишу очень хотелось возразить, что это не оригинально, а всего лишь логично. Рикардс счел бы себя обязанным снова допросить Элис Мэар, но ничего не добился бы. И ведь не он, Дэлглиш, вел это расследование. Через два дня он возвращается в Лондон. Если этим, из МИ-5, нужно делать еще какую-то грязную работу, придется им самим пачкать руки. Он и так уже влез во все это гораздо глубже, чем того требовала строгая необходимость и чем ему самому это представлялось приемлемым. Он сказал себе, что было бы нечестно винить Рикардса или убийцу в том, что большинство проблем, ради решения которых он сбежал на мыс, так и остались неразрешенными.

Неожиданный всплеск зависти вызвал легкий приступ отвращения к себе, только усилившегося от того, что Адам обнаружил, что забыл книгу, которую читал, — биографию Льва Толстого, написанную А. Н. Уилсоном, — в комнате на самом верху мельничной башни. Книга давала ему то удовлетворение и даже успокоение, в котором сейчас он особенно нуждался. Закрыв дверь поплотнее, чтобы в дом не ворвался ветер, он с некоторым трудом обогнул угол башни, зажег свет и взобрался по перекладинам лестницы на верхний этаж. Ветер снаружи завывал и охал, как стая обезумевших демонов, но здесь, в этой маленькой келье под куполом крыши, было необычайно тихо. Эта башня простояла здесь полтора века. Выдержала и более страшные вихри. Подчинившись порыву, он раскрыл глядящее на восток окно и позволил ветру ворваться в комнату со всей своей неудержимой очищающей силой. И в этот самый момент он увидел над оградой из дикого камня, что обрамляла дворик «Обители мученицы», светящееся кухонное окно. Это был вовсе не обычный свет. Адам пригляделся: свет вспыхнул, угас, вспыхнул снова, а затем разгорелся красно-рыжим огнем. Он уже не раз видел свет вроде этого и понял, что это такое. Пожар. Пожар в «Обители мученицы».

Он буквально скатился по двум пролетам лестницы-трапа, соединявшей мельничные этажи, и, ворвавшись в гостиную, задержался только для того, чтобы вызвать пожарную бригаду и машину «скорой помощи», благодаря судьбу, что не успел поставить свою машину в гараж. Через несколько секунд он гнал «ягуар» на бешеной скорости по жесткой траве мыса. Трясясь и подпрыгивая, «ягуар» домчался до ворот «Обители», и Дэлглиш бросился к двери. Заперта. Мгновение Адам раздумывал, не проломить ли ее, разогнав машину. Но притолока слишком прочна — дуб, шестнадцатый век. Только зря потратишь драгоценные секунды, пока будешь маневрировать и разгонять «ягуар». Бегом обогнув ограду, он подскочил к каменной стенке, подтянулся на руках, перекинул на ту сторону ноги и спрыгнул в дворик за домом. Не понадобилось и секунды, чтобы убедиться: задняя дверь заперта изнутри на засовы — и сверху, и снизу. Адам не сомневался, кто остался внутри. Придется вытаскивать ее через окно. Он сорвал куртку, обмотал ею правую руку до плеча, в то же время во всю силу пустив воду из наружного крана и щедро намочив голову и верхнюю часть тела. Струи ледяной воды стекали с него, когда, размахнувшись изо всех сил, он ударил локтем в стекло. Но стекло было толстое, рассчитанное на то, чтобы противостоять зимним ураганам. Пришлось встать на подоконник, придерживаясь за оконную раму, и бить в стекло ногой сильно и часто. Наконец стекло разбилось и провалилось внутрь. Пламя вырвалось Адаму навстречу.

Под окном была двойная раковина. Он перекатился через нее, задыхаясь в густом дыму, и пополз к Элис. Она лежала между плитой и столом, ее длинное тело застыло, словно она была не человек, а статуя. Волосы ее и платье уже горели, незрячие глаза в ореоле огненных языков были устремлены вверх. Но лицо было еще не тронуто, и открытые глаза, казалось, смотрели прямо на него с таким напряженным, полубезумным долготерпением, что в его мозгу вспыхнул непрошено образ Агнес Поули: пылающие столы и кресла были словно трескучие сучья ее мученического костра, и он уже чувствовал сквозь едкий запах дыма отвратительное зловоние горящей плоти.