Филлис Джеймс - Маяк

— Включая и узел? — спросил Дэлглиш.

— Очевидно. Они пошлют вам e-mail, как только у них будет о чем докладывать, но я обещала, что скажу вам про веревку. Позвоните мне, если сочтете, что я еще чем-то смогу вам помочь. Всего хорошего, коммандер.

— Всего хорошего. Спасибо вам.

Трубку тотчас же положили. Доктор Гленистер выполнила свою задачу; намерения обсуждать задачи Дэлглиша у нее не было.

Дэлглиш вызвал Кейт и Бентона в коттедж «Тюлень» и сообщил им новости.

— Значит, мы вряд ли узнаем что-нибудь полезное от этой веревки, — сказала Кейт, — кроме того, что Калкрафт, вероятно, подумал, что в лаборатории с веревки могут снять отпечатки пальцев, то есть он кое-что знает о судебной медицине. Он даже может знать о том, что из следов пота можно получить ДНК. Джаго и Пэджетт оба брались за веревку, когда тело спустили вниз, но надо ли было им потом ее протирать? После того как веревку вернули на место, в незапертую башню маяка, до нее мог добраться любой.

— Веревку мог протереть не сам убийца, а кто-то, кто пытается его оберегать, — предположил Бентон.

Они все устроились вокруг стола, и Дэлглиш изложил программу действий на этот день. Необходимо было измерить расстояния, выяснить, возможно ли было Дэну Пэджетту из коттеджа «Чистик» увидеть Оливера, шедшего к маяку, и проверить время, которое могло потребоваться ему, чтобы дойти до маяка по нижней скале; нужно было тщательно обследовать всю башню маяка — могли обнаружиться какие-то улики — и провести индивидуальный опрос подозреваемых. Всегда существует вероятность, что после ночных размышлений от них удастся узнать что-то новое.

Теперь, когда доктор Гленистер официально подтвердила, что в данном случае было совершено убийство, настало время звонить в Скотланд-Ярд, Джеффри Харкнессу. Дэлглиш не питал надежд, что заместителю комиссара понравится такое заключение, да и сам он не очень-то этому радовался.

А Харкнесс сказал:

— Вам теперь понадобятся техническая поддержка, офицеры спецсвязи, специалисты по снятию отпечатков пальцев. Разумно было бы передать дело Девону и Корнуоллу, но некоторые господа в Лондоне этого не одобрят, и, разумеется, есть аргументы в вашу пользу — раз вы начали расследование, вам его и вести. Есть ли возможность, что вы получите результаты, скажем, в течение следующих двух дней?

— Этого нельзя сказать.

— Но у вас нет сомнений, что тот человек находится на острове?

— Думаю, у нас есть основания полагать, что это так.

— Тогда это дело не должно занять слишком много времени, учитывая ограниченное число подозреваемых. Как я сказал, настроение в Лондоне скорее всего такое, что вам следует продолжать расследование, но я дам вам знать, как только мы получим определенное решение. А пока — желаю удачи.

Кабинет миссис Бербридж был мал и находился в западном крыле Кум-Хауса, на втором этаже, а ее личные апартаменты — этажом выше. Поскольку лифт обслуживал только башню, попасть туда можно было, поднявшись с первого этажа либо по лестнице, идущей от черного хода, либо на лифте к кабинету Руперта Мэйкрофта, а затем пройдя через библиотеку. На сияющей белой краской двери, над кнопкой звонка, красовалась медная именная табличка, подтверждающая статус экономки-домоправительницы и ее право на уединение. Дэлглиш договорился о встрече заранее, и миссис Бербридж открыла дверь почти в тот же момент, как прозвучал его едва слышный звонок. Она приветствовала его и Кейт так, будто они были ожидаемыми гостями, но не такими, которых она так уж сильно желала бы у себя видеть. Однако она не была нелюбезна: следовало соблюдать правила гостеприимства. Холл, в который она их провела, оказался неожиданно просторным, и Дэлглиш, еще прежде, чем за ними закрылась входная дверь, успел почувствовать, что входит во владения гораздо более личного характера, чем какие-либо другие, которые он мог увидеть на острове Кум. Переехав на остров, миссис Бербридж привезла с собой реликвии нескольких поколений: семейные памятки о недолговременных или более длительных увлечениях, тщательно отреставрированную мебель в стиле определенного времени, сохраняемую не потому, что она подходит к теперешнему обиталищу хозяйки, но из почитания семейных традиций. Вогнутое бюро красного дерева демонстрировало коллекцию стаффордширских фарфоровых фигурок, не согласующихся между собой ни по размеру, ни по содержанию. Джон Уэсли [19] Уэсли Джон (1703–1791) — англиканский священник, лидер оксфордской группы глубоко верующих ученых, ставший основателем методистской церкви в Англии. возглашал что-то с кафедры рядом с большим скульптурным портретом Шекспира, элегантно скрестившего ноги и поддерживающего одной рукой свой внушительный лоб, а другой опиравшегося на стопку томов в твердых переплетах. Ноги разбойника Дика Терпина свисали с боков крохотной лошадки, над которой возвышалась двухфутовая фигура королевы Виктории в регалиях императрицы Индии. За бюро виднелся непривлекательный ряд стульев — два элегантных, остальные просто чудовищные по размерам и виду. Выцветшие обои над ними почти целиком скрывались под картинами: ничем не выдающиеся акварели, небольшие полотна маслом в претенциозных рамах, несколько фотографий сепией, гравюры, изображающие жизнь викторианской деревни, которую ни один сельский житель того времени не смог бы узнать, пара изящных миниатюр маслом — резвящиеся нимфы — в золоченых овальных рамках.

Вопреки явному излишеству у Дэлглиша не возникло ассоциации с антикварной лавкой, вероятно, потому, что все эти предметы были расставлены без учета их особой привлекательности или соблазнительных коммерческих преимуществ. В те несколько секунд, которые он оглядывал холл, следуя за миссис Бербридж и Кейт, он думал: «Поколение наших родителей несло с собой свое прошлое, запечатлев его в красках, фарфоре и дереве, мы же его отбрасываем. Даже история нашей страны преподается или вспоминается по нашим худшим деяниям, а вовсе не по лучшим». Мысли его устремились к его собственной, скупо обставленной квартире высоко над Темзой, и он вдруг испытал что-то вроде чувства вины, слишком иррациональной, чтобы не вызвать беспокойства. Картины, принадлежавшие его семье, и предметы обстановки, которые он отобрал, чтобы сохранить и пользоваться ими, были исключительно те, что нравились ему самому, те, на которых он мог с удовольствием остановить свой взгляд. Семейное серебро хранилось в банковском сейфе: у него не было в нем нужды, да и времени его чистить тоже не было. Картины своей матери и теологическую библиотеку отца он раздал их друзьям. А что, задавал он себе вопрос, станут дети этих друзей делать с нежеланным наследством? Для молодежи прошлое всегда обуза. Что Эмма, захочет — если вообще захочет — принести с собой в их совместную жизнь? И тут в его мысли снова прокралось сомнение: да будет ли у них когда-нибудь совместная жизнь?