Филлис Джеймс - Комната убийств

Теперь посетители поднимались в Комнату убийств. Горел свет, но день стал еще темнее, воздух был каким-то спертым. Кэролайн Дюпейн, до сих пор молчавшая, сказала:

— Здесь душно. Не откроете ли окно, Джеймс? Впустите немного свежего воздуха.

Калдер-Хейл пошел к окну и, немного повозившись, отворил его, отведя его верхний край дюймов на шесть.

Теперь за дело взялся Акройд. Что за необыкновенный человечек! Плотненький, одетый по фигуре, не знающий покоя, увлеченный, на лице — невинное детское возбуждение. И эта нелепая бабочка в крапинку! Эй-Ди рассказывал о своем первом визите в Дюпейн. Вечно занятой, Адам потратил драгоценное время на то, чтобы подвезти Акройда! Кейт в очередной раз подивилась странностям мужской дружбы: в ее основе не личное сходство, не общность взглядов; часто достаточно какого-нибудь случайного интереса или совместного жизненного опыта. Они принимают друг друга на веру, они сдержанны и не требовательны. Ну что есть общего у Эй-Ди и Конрада Акройда?

Акройд явно был от себя в восторге. Его познания были и вправду выдающимися, он не пользовался никакими записями. Некоторое время он посвятил делу Уоллеса, и гости послушно рассмотрели записку из центрального шахматного клуба, из которой следовало, что в вечер убийства Уоллес должен был там играть, а затем они в почтительном молчании уставились на лежащие под стеклом шахматы подозреваемого.

— Железный прут, который вы видите на стенде, не является орудием убийства, — продолжал Акройд. — Само орудие так и не нашли. Однако такой же штукой выгребали угли из камина. Ее в доме не обнаружили. Эти две пожелтевшие фотографии тела, сделанные полицейскими с разницей в несколько минут, представляют интерес. На первой виден смятый плащ Уоллеса — весь в пятнах крови, — наброшенный на правое плечо жертвы. На второй фотографии он отсутствует.

Миссис Балантайн вглядывалась в фотографии с отвращением и жалостью. Ее муж и профессор Макинтайр заинтересовались мебелью и картинами, загромоздившими гостиную, — эта святая святых для представителей верхушки рабочего класса. Профессора изучали историю общественных отношений, и это явно привлекало их сильнее, чем кровь и размозженный череп.

— Этот случай уникален в трех отношениях, — начал подводить итог Акройд. — Во-первых, апелляционный суд отменил решение суда присяжных как предвзятое; другими словами, дал понять, что присяжные ошиблись. Это не могло не взбесить лорда — главного судью Хьюорта, присутствовавшего на том заседании; в основе его философии лежала убежденность в непогрешимости британской судебной системы. Во-вторых, апелляцию финансировала корпорация, в которой работал Уоллес, — но только после того, как устроила собственный маленький процесс. В-третьих, это единственный случай, когда церковью Англии была прочитана специальная молитва, долженствовавшая привести апелляционный суд к правильному решению. Весьма незаурядная молитва. В те времена церковь умела писать литургии. Ее распечатка в том виде, в каком она звучала во время службы, перед вами. Особенно мне нравится последняя фраза: «Так помолимся же о наших ученых мужах, дабы не отступились они от заветов апостола Павла. Что есть судья перед лицом Всевышнего! Лишь Ему дано открыть доселе скрытое и заставить нас прислушаться к голосу нашего сердца». Обвинитель, Эдвард Хеммерд, был вне себя. В еще большее негодование он пришел, когда молитва показала свою действенность.

Профессор Балантайн, старший из двух гостей-мужчин, повторил: «…голосу нашего сердца». Он достал блокнот, и группа терпеливо ждала, пока профессор запишет, сверяясь с распечаткой службы, это последнее предложение.

О деле Рауза Акройд рассказал несколько короче, сосредоточившись на технической стороне расследования — в частности, на возможной причине возгорания. Однако о фразе Рауза насчет праздничного костра умолчал. Интересно, это дальновидность или деликатность? Он умело избежал каких бы то ни было упоминаний о схожести двух убийств. Кейт знала, что никому — за исключением тех, кто имел непосредственное отношение к делу, — не было известно ни о таинственном автомобилисте, ни о неприятном совпадении между тем, что он сказал Талли Клаттон, и словами Рауза. Вслушиваясь в осторожное повествование Акройда, Кейт взглянула на Кэролайн Дюпейн и Джеймса Калдер-Хейла: оба ничем не выдали своей заинтересованности.

Они перешли к «Брайтонскому сундуку». Это дело было Акройду не так интересно, поскольку назвать его типичным для своего времени сложнее. Он ограничился самим чемоданом.

— Именно такими чемоданами пользовались небогатые люди в своих поездках. В нем помещалось практически все имущество Вайолет Кэй, убитой проститутки. Этот же чемодан стал и ее гробом. Ее любовника, Тони Манчини, в декабре 1934 года судил выездной суд, и в результате блестящей работы защиты, которую представлял мистер Норман Беркет, он был оправдан. Это один из немногих случаев, в которых сэр Бернард Спилсбери, патологоанатом, столкнулся с достойным противником. На данном примере видно, что является важным в такого рода процессах: качество и репутация представителя защиты. Норман Беркет, в дальнейшем лорд Беркет Алверстонский, обладал голосом исключительной красоты и убедительности, а это — главное оружие. Манчини был обязан жизнью Беркету, и у нас нет оснований сомневаться в его благодарности. Перед смертью Манчини признался, что Вайолет Кэй убил именно он. Было ли это намеренное убийство — другой вопрос.

Группка осмотрела чемодан. Кейт показалось, что ими двигала вежливость, а не искренний интерес. Воздух становился все тяжелее. Ей хотелось идти дальше. Комната убийств, да и музей в целом, подавляла Кейт с самого начала. Столь тщательная реконструкция прошлого была чужда инспектору. На попытки отделаться от собственной истории у Кейт ушли годы; она сопротивлялась и отчасти боялась этой ясности и неизбежности, этому постепенному, месяц за месяцем, возвращению. Прошлое умерло, и делать тут нечего; его не вернуть. Те потери не поддаются никакой компенсации, а уж что-то понять и подавно нельзя. В этих коричневых фотографиях было не больше жизни, чем в бумаге, на которой они были напечатаны. Эти давно умершие мужчины и женщины страдали сами и причиняли страдания другим. Они ушли. Что за неведомая сила заставила основателя этого музея показывать их с такой старательностью? Связь с прошлым у них была не более сильная, чем у фотографий старинных машин, одежды, кухонь и прочих артефактов тех лет. Некоторые из этих людей похоронены в гашеной извести, другие — в церковных двориках, но и их можно свалить в одну общую могилу: таково их значение сегодня. «Как я могу чувствовать себя уверенной в любой момент, кроме настоящего? — думала Кейт. — Даже он, как только я пытаюсь его измерить, уже становится прошлым». Неуютное осознание, посетившее ее по выходе от миссис Фарадей, вернулось. У нее не получалось противостоять тем годам. Свести влияние своего прошлого к нулю, предав его, она тоже не смогла.