Гарольд Шехтер - Nevermore

— То, что ты именуешь злом, я называю справедливостью, — ответила она. — И ничто не остановит меня на этом пути. И уж конечно, — добавила она, искривив верхнюю губу в усмешке глубочайшего презрения, — уж конечно не тебе остановить меня, братец!

Выпрямившись во весь рост, я негодующе возразил ей:

— Ты заблуждаешься. Сколь ни было мне чуждо насилие над особой слабого пола, я не усомнюсь пустить в ход все ресурсы, включая грубую силу, чтобы разрушить твой безумный — твой преступный план!

Маниакальный хохот вырвался из ее уст.

— Посмотрим, кто из нас ошибся! — И с этим восклицанием она бросилась ко мне.

Боевой подготовкой, телесной подвижностью и силой мускулов как таковой я далеко превосходил свою безумную противницу. Даже сегодня я безо всякого сомнения готов утверждать, что в обычных обстоятельствах мне было бы проще простого совладать с ней.

Но особое стечение событий, а именно — мое травмированное запястье в сочетании с инстинктивным нежеланием причинить ущерб женщине, а также весьма неровная поверхность каменного пола в подвале, где трудно было устоять на ногах, — привели к тому, что я сразу же распростерся на спине, а моя сводная сестра, или, скорее, демон, коленями придавила мне грудь, набросившись на меня с яростью адской тигрицы. Я тщетно пытался оттолкнуть ее, размахивая левой рукой, а она длинными ногтями или, скорее, когтями разодрала мне лицо, а затем ухватила за волосы и с силой ударила головой об пол. Невольный стон капитуляции сорвался с моих губ, и тогда она вскочила на ноги, схватила масляный светильник, стоявший на деревянном ящике, и бросилась прочь из комнаты.

Кое-как поднявшись, я проковылял сквозь отчасти приоткрытую дверь и выбрался наружу в поисках моей сестры, ориентируясь на удалявшийся свет ее лампы, — она неслась далеко впереди по лабиринту коридоров, к винтовой лестнице.

— Стой! — прокричал я, нащупывая путь в подземном мраке.

Внезапно, словно отозвавшись на мой приказ, она остановилась, развернулась и неторопливо скользнула ко мне.

Несколько удивленный внезапной переменной в ее действиях, я замер на месте и подождал, пока она тоже не остановилась в трех шагах от меня. Матовый свет лампы, снизу подсвечивавший лицо, придавал ее чертам вид пугающей маски.

— Сестра! — провозгласил я. — Призываю тебя оставить свой жестокий умысел и сдаться милосердному суду закона, который, принимая во внимание твою юность, пол и явное душевное расстройство, наверное, сочтет возможным пощадить твою жизнь, несмотря на уже совершенные тобой злодейства.

С громким презрительным смешком моя родственница ответила:

— Я могла бы давно убить тебя — в тот вечер, когда отрезала голову этой коровище Никодемус, или когда повстречала тебя в хлеву старого Монтагю. До сих пор я тебя щадила, потому что мы одной крови. Но больше эта глупая сентиментальность не удержит меня.

— Ты не вооружена, — холодно напомнил я, вопреки истинным своим ощущениям изображая браваду. — Ты не причинишь мне вреда.

— Неужели? — изогнув бровь, усмехнулась она. И, протянув ко мне лампу, посоветовала: — Посмотри себе под ноги, братец!

Я повиновался — и сердце мое стиснул страх. Я стоял на деревянной крышке люка!

— А теперь посмотри туда, — продолжала Ленор. — На потолок.

Я поднял глаза, и вздох потрясающего, пронизывающего все тело ужаса сорвался с моих уст. Над моей головой свисала длинная металлическая цепь, заканчивавшаяся железным крюком всего в нескольких дюймах над моей головой.

— Ты понял? — спросила она, сделав шаг в сторону и кладя руку на длинный деревянный рычаг, до сих пор скрытый сумраком, но теперь ясно проступивший в тускловатом свете лампы.

— Понял, — хрипло отвечал я, и от этого страшного понимания кровь с силой прихлынула к моему сердцу. Меня ожидала поистине страшная участь.

Меня заманили в ловушку, где скрывался дьявольский механизм, о котором я вычитал из нескольких авторитетных сочинений по Испанской Инквизиции. То было весьма изобретательное усовершенствование страппадо — известной пытки, когда запястья несчастной жертвы связывают за спиной и подвешивают ее на крюк, высоко вздернув руки над головой. После этого жертву либо вздымают вверх с помощью лебедки, либо швыряют вниз сквозь проделанный в эшафоте люк. В любом случае под тяжестью тела плечи вывихиваются из суставов, причиняя мучительнейшую боль.

Чернорясные палачи Инквизиции, дьявольски отточившие каждый известный способ терзать человека, усугубили эту пытку, помещая жертву не на эшафоте, а над бездонным провалом, чтобы несчастный бесконечно долго — вечность — висел над разъятой бездной. Только после жесточайших физических мучений и ужаснейших душевных мук его наконец отпускали — стремглав лететь в эту пропасть.

Полагаю, в своей болезненной одержимости древними орудиями пытки последний эксцентричный глава дома Ашеров сконструировал в своем собственном подвале точную реплику этого бесовского механизма.

— Прощай, брат! — произнесла Ленор, в то время как моя перехваченная ужасом глотка тщетно пыталась испустить отчаянный, молящий крик. Быстрым, уверенным движением она рванула рычаг на себя — и пол провалился под моими ногами.

Протяжный, раскатившийся тысячью отголосков вопль сорвался с моих губ. Левая рука рефлективно взметнулась вверх, ухватившись за большой железный крюк. Спасен! — но лишь на краткое мгновение. Я повис на пальцах и пребывал в смертельной опасности. Из ямы подо мной исходил запах разлагавшейся плесени, я ошущал холод этой бездонной пропасти, я слышал, как далеко внизу простучал отломившийся обломок камня, ударясь в своем полете о стены колодца.

— Ас тобой не так-то просто покончить, дражайший братец, — заявила безжалостная злодейка. — Что ж, позабавлюсь, глядя, как ты барахтаешься.

Барахтаться мне предстояло недолго: мышечное усилие, с каким я цеплялся за цепь единственной здоровой рукой, быстро сделалось почти непереносимым, а страх вызвал обильное потоотделение во всем теле, включая ладони и внутреннюю сторону пальцев, что еще усугубило мое и без того тяжкое положение.

Но вдруг я услышал некий звук — совсем тихий, но в значении его ошибиться было невозможно. То было отдаленное ржание. Сквозь неподвижную тишину ночи оно донеслось до открытой двери на подвальную лестницу, и этот слабый отголосок наполнил мой слух подобно зову ангельской трубы.

— Кто-то едет! — пробормотала Ленор. — Но кто? Разумеется, этот во все сующийся лесоруб. Следовало сообразить, что он окажется тут как тут. — И, уже прямо обращаясь ко мне, она продолжала: — Не сочти меня нелюбезной, брат, оттого что я так внезапно удаляюсь, но приходится предоставить тебя твоей судьбе. Срочное дело безотлагательно призывает меня. — И, резко развернувшись на каблуках, она устремилась к лестнице и почти сразу исчезла из виду.