Элен Макклой - Удар из Зазеркалья

Они сели на стулья в углу большого холла. Базил вытащил сигареты, но она отказалась от них.

— Вы видели миссис Лайтфут?

— Да, видел, — Базил зажег сигаретку и откинулся на спинку стула. — Мисс Крайль, где вы были сегодня вечером в пять часов?

— Здесь, наверху, в своем номере.

— Вы были одна?

— Да, одна.

— Чем вы занимались?

— В пять? Я говорила по междугородному телефону. Я сообщила об этом одному представителю нью-йоркской полиции. Полиция Коннектикута уже направилась ко мне. Затем меня начали донимать репортеры, и я была вынуждена отключить телефон.

— Известно ли вам, по какой причине полиция устроила вам допрос?

— Из-за смерти Алисы Айтчисон. Они сказали, что это простая формальность.

— Они всегда так говорят — «простая формальность». Но это далеко не так. — Базил вытащил из кармана газету. — Вот, прочтите.

Она добралась только до второго абзаца, и газета выпала из ее рук.

— Но это же невероятно! Я никак не могла быть в районе Бреретона в этот вечер! Мой телефонный разговор с Гизелой это подтверждает.

— Именно поэтому они не стали допрашивать вас дальше.

— К счастью, я могу доказать, что весь этот день провела в номере. В отеле только один выход. Лифтер, администратор, привратники — все знают меня в лицо. Им прекрасно известно, что в этот вечер я не выходила из отеля.

— А что вы скажете о пожарной лестнице или о служебном входе?

— Полиция все проверила. Через служебный вход можно выйти, но для этого нужно пройти через кухню ресторана. Там весь день находились повар со своими двумя помощниками. А вход на черную лестницу находится в кухонном коридоре. Нельзя пройти туда незаметно. Злоумышленника обязательно либо увидят, либо услышат.

— Чем вы занимались после телефонного разговора с Гизелой?

— После разговора? Ну, я… легла спать.

— В пять вечера?

— Да, разговаривая с Гизелой, я вдруг почувствовала, что засыпаю на ходу. После приезда сюда у меня появилась привычка спать по вечерам, особенно после того как выпью чая.

Базил согласно кивал головой, постигая то, что она от него утаила. Она была настолько удивлена, сломлена, поражена своим увольнением из Бреретона, настолько устала от всех этих событий, что просто не находила себе места и искала забытья от действительности в дневном сне, словно старуха или грудной ребенок, которые, как правило, не способны долго выносить бремя сознательного бодрствования.

Озноб, который он почувствовал в эту минуту, объяснялся не только сырой ноябрьской погодой. Сомнамбулы во сне подчиняются тому импульсу, который они прежде подавили в себе в бодрствующем состоянии…

— Вы никогда не испытывали влечения убить Алису Айтчисон?

— Да что вы! Конечно, нет.

Она, казалось, была просто поражена таким вопросом. Но ведь такой подсознательный импульс подавляется. И она ничего не могла знать об этом.

— Вы ведь не любили ее, не правда ли?

— Нет, не любила, — откровенно призналась Фостина. — Не стану утверждать, что любила. Она была грубой девушкой и всегда старалась подчеркнуть свою недоброжелательность ко мне. Иногда я просто ее ненавидела.

Базил вновь понимающе кивнул. Он мог себе представить ненависть Фостины к Алисе, — слабый обычно ненавидит сильного, называя при этом собственную слабость утонченностью, а силу другого — грубостью. Те люди, которые не могут физически нанести удар по своему недругу, бьют по призракам своих врагов, сохраняя таким образом в своей психике полную свободу и свою безопасность. Ненавидеть кого-нибудь — значит желать его исчезновения, и единственный способ заставить исчезнуть ненавидимого человека, — это вызвать его смерть. Дети это инстинктивно понимают. Как часто они кричат: «Я тебя ненавижу. Чтоб ты сдох!» Легла ли накануне вечером Фостина спать с садистской фантазией в голове о смерти Алисы? Погружалась ли она в сон с этим пожеланием смерти, когда ее покидала последняя бодрствующая мысль? Поднялась ли она с постели после этого уже находясь в сомнамбулическом трансе?

Нет, конечно. Расчет времени говорит о том, что это невозможно. Будь то в сонном или бодрствующем состоянии, Фостина не могла незамеченной покинуть «Фонтенбло», не могла добраться из Нью-Йорка до штата Коннектикут за те несколько минут, которые прошли со времени ее телефонного звонка Гизеле и смертью Алисы Айтчисон. Если только… ее бессознательное не сумело сконцентрировать в себе столько жизненной энергии, чтобы спроецировать чисто визуальный образ или собственное отражение в воздушной среде… ведь ни миражи, ни радуги не существуют в привычных представлениях о времени и пространстве…

Смерть, вызванная чьим-то желанием, — это преступление, которое приписывается колдуньям с незапамятных времен. Эта сумасбродная, архаичная идея заставила его улыбнуться, и все же ее атавизм удивительно сильно будоражил глубины его сознания, словно нудный, однообразный плеск волн.

— Несомненно, полиция в Коннектикуте решила: либо Элизабет Чейз ошибается, либо она истеричка. Ведь в конце концов ей всего тринадцать лет. Но… она что-то видела, мисс Крайль. Как вы думаете, что?

— Я… Я не знаю.

— Мне кажется, что вы… знаете. Или догадываетесь.

Ее голубые глаза поблекли, стали отрешенными. Она сидела в полной неподвижности, какая-то совершенно безжизненная, как будто рассталась с собственным телом и унеслась в какой-то непонятный другим, непосвященным, сон, который приносил ей больше утешения, чем суровая реальность.

Что сказал отец Чернокожего Энди о Тоде Лапрайке? Кажется, люди сжигали таких, как вы, за рассказанные ими сны… На шотландском эта фраза звучит более зловеще. И так было. Было время, когда девушек, подобных Фостине Крайль, сжигали заживо, и они корчились в огне и диким голосом вопили. Такова была жертва, которую люди приносили богам собственного невежества и страха.

— Послушайте, мисс Крайль. Вы со мной ведете нечестную игру. Еще вчера вам было известно, что мне сообщит миссис Лайтфут. Начнем сначала. Почему в прошлом году вы ушли из школы Мейдстоун?

Она вздрогнула, лицо ее исказилось гримасой. Как будто выход из собственной скорлупы и очередной контакт с реальным миром приносили ей неимоверные страдания. Она по-прежнему молчала. Она не хотела давать ему в руки козырную карту.

— Уж не хотите ли вы заставить меня поверить, что вам незнакомо древнеанглийское поверье о двойнике? Двойнике-призраке, который есть у каждого живущего на земле человека? По-немецки это звучит как «Doppelganger», буквально двойник-спутник? Если это не так, то вы навряд ли позаимствовали бы у Гизелы том «Воспоминаний» Гёте.

Он ожидал услышать какой угодно ответ, — удивленный, возмущенный, наконец, резко отрицательный. Но он так и не сумел предусмотреть ее реакции. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.