Эрл Гарднер - Дело о секрете падчерицы

Лицо Мейсона выражало глубокий интерес.

– Продолжайте, – поощрил он.

С этого момента миссис Бэнкрофт стала тщательно взвешивать свои слова.

– Мне говорили, – продолжала она, – что, поскольку Карлтон Блэр был официально признан мертвым, отпечатки его пальцев перевели в закрытый файл. Мне говорили также, что на самом деле Карлтон не погиб, а добрался до охотничьего домика, где имелся запас провизии, и провел там некоторое время, пока окончательно не оправился и не выздоровел, а так как к этому времени армия ему опротивела и вся его прежняя жизнь потерпела крах, он решил, что Карлтон Блэр должен исчезнуть навсегда. Он взял себе имя Ирвин Виктор Фордайс и вернулся в цивилизованное общество, где дела у него пошли неважно, и в конце концов он попал в Сан-Квентин.

Совершенно очевидно, мистер Мейсон, что тот факт, что один из членов уважаемой семьи Блэр сидел в тюрьме, а теперь находится в розыске в связи с делом об ограблении заправочной станции, является довольно скверным фоном для предстоящей помолвки.

– Ваша дочь рассказала вам все это?

– Нет. Эту информацию сообщил мне шантажист.

– Что он от вас потребовал? – спросил Мейсон.

– А как вы думаете, что он мог потребовать? Деньги, разумеется.

Мейсон прищурился. Он хотел что-то сказать, но потом остановился.

После непродолжительного молчания миссис Бэнкрофт заключила:

– Естественно, следовало учитывать, что это очень важный момент в жизни моей дочери.

– Иначе говоря, вы заплатили? – спросил Мейсон.

– Я заплатила.

– Сколько?

– Тысячу долларов.

Мейсон начал барабанить пальцами по крышке стола.

– Только сегодня утром, прочитав газеты, я узнала, что в то же самое время подобные требования были предъявлены и моей дочери; и я не удивлюсь, если окажется, что с чем-то схожим пришлось столкнуться и моему мужу.

– А как насчет Блэров?

– Если в их отношении и выдвигались какие-то угрозы, мне об этом ничего не известно. Блэров, конечно, не назовешь людьми бедными, но, с другой стороны, нельзя сказать, что они особенно богаты.

– Но они, без сомнения, смогли бы заплатить не слишком большой выкуп шантажистам, особенно в такой ситуации?

– Думаю, что да.

– А вы не могли бы, – спросил Мейсон, – описать мне вашего шантажиста? Не был ли это человек с глубоко посаженными серыми глазами, примерно пятидесяти лет и…

Она покачала головой:

– Нет, это был молодой человек. Не старше двадцати пяти или двадцати шести. Довольно привлекательный на вид, широкоплечий, темноволосый, с карими глазами и несколько грубыми чертами лица.

– И вы заплатили ему тысячу долларов?

– Да.

– В каких купюрах?

– По десять и двадцать долларов.

– Он обещал вам, что больше не потревожит вас?

– Он заверил меня, что я уже заплатила за его молчание.

– Вероятно, он предъявил вам какие-нибудь доказательства своей истории, – сказал Мейсон, – что-нибудь, что могло бы…

– О, разумеется. У него были полицейские снимки Ирвина Фордайса, его отпечатки пальцев и физические данные. У него были фотографии Карлтона Блэра, сделанные до того, как он ушел в армию, и я должна сказать, что сходство поразительное. Вдобавок к этому он предъявил мне отпечатки пальцев, взятые у Карлтона Расмуса Блэра до его поступления в армию.

– Вы рассказали об этом вашей дочери?

– Разумеется, нет. Сейчас самое счастливое время в ее жизни. Я не хотела его омрачать.

– А своему мужу вы что-нибудь говорили?

– Нет, конечно.

– Почему?

– У него достаточно своих проблем.

Мейсон спросил:

– Вам не приходило в голову, что шантажист может обратиться к вашей дочери или к вашему мужу?

– Нет.

– А почему, – Мейсон пристально взглянул на нее, – вы решили прийти ко мне сейчас?

– Потому, – ответила она, – что вы появились на сцене и перевернули все вверх дном.

– В каком смысле?

– Вы знаете, что вы сделали. Теперь, мистер Мейсон, эти шантажисты пытаются встретиться с моей дочерью, чтобы потребовать от нее дополнительный выкуп.

– Вы говорите, они пытаются с ней встретиться?

– Судя по всему, да. Они звонили ей по телефону.

– Откуда вы знаете?

– Я слышала разговор по параллельной линии.

– И о чем они говорили?

– Позвонивший сказал, что она их предала, а моя дочь решила, что это звонит репортер, или оказалась достаточно умна, чтобы сделать вид, что она так подумала. Дочь ответила, что у нее нет никаких комментариев для прессы и она уверена, что человек, который сейчас с ней разговаривает, всего лишь газетчик, решивший обзвонить всех жителей на берегу озера и притвориться шантажистом в расчете, что кто-нибудь из них проговорится и он таким образом узнает, кто стал жертвой шантажа. Она сказала, что глубоко презирает такие методы; что, кем бы ни был человек, которому угрожали шантажисты, это его или ее личное дело, и что, по ее мнению, пресса окончательно упала в грязь, копаясь в подробностях личной жизни уважаемых граждан и выплескивая их на страницы газет; что это самый грязный журнализм, который она только встречала, и что она хочет, чтобы репортер на другом конце линии знал, что она об этом думает.

– А потом? – спросил Мейсон.

– Потом она бросила трубку.

Мейсон сказал:

– Это очень ловкий ход. Он сразу поставил шантажиста в оборонительную позицию. Но откуда вы узнали, что вашу дочь шантажируют? Она сама призналась вам в этом?

– Нет, но я знала, что она ненадолго выезжала на озеро на нашем катере. Я знала также, что она искала красную банку из-под кофе. Потом, когда я прочла в газете о найденных деньгах и записке шантажиста, я сразу поняла, что произошло.

– Но вы ей ничего об этом не сказали?

– Нет.

– И она тоже ничего не говорила вам?

– Нет.

– Но вы подслушали ее разговор по телефону? – напомнил Мейсон.

– Я подумала, что шантажисты снова попытаются с ней связаться, и хотела знать, что происходит.

– И все-таки почему вы решили прийти ко мне?

– Потому, что я думаю, что моя дочь подвергается опасности; потому, что я уверена, что мой муж обращался к вам за консультацией, и потому, что вы играете с огнем, а я хочу, чтобы вы знали, какие подводные камни имеются в этом деле.

– И у вас был прямой контакт с одним из шантажистов.

– У меня был прямой контакт с молодым человеком, который решил обратиться ко мне, чтобы не публиковать ту информацию, которая у него была.

– Как он собирался ее опубликовать?

– Он сказал, что один из журналов, специализирующийся на скандальной светской хронике, был бы только рад заплатить ему тысячу долларов за эту историю. Вот почему он назначил цену именно в тысячу долларов. Он сказал, что ему нужны деньги и он не хочет опускаться до шантажа и зарабатывать деньги таким путем, но у него нет другого выбора; однако он предпочитает получить эту сумму за то, что скроет информацию, а не за то, что ее обнародует. Это прозвучало весьма убедительно.