Найо Марш - Смерть в театре «Дельфин»

— Перейдём к следующему вопросу, — предложил мистер Гринслэд и, подозрительно повторяя жесты своего патрона вчерашним утром, выдвинул ящик стола, чтобы извлечь из него маленькую викторианскую шкатулку.

— Насколько я понимаю, вы уже знакомы с содержимым этой шкатулки и выразили некоторую тревогу по поводу её аутентичности.

— Я сказал, что следовало бы обратиться к специалистам.

— Вот именно. Мистер Кондукис согласился с этим и поручил спросить, не будете ли вы столь любезны лично заняться этим вопросом.

Перигрин почувствовал, что впадает в транс.

— Перчатка и документы застрахованы? — спросил он.

— Только на общих основаниях вместе с остальным имуществом, поскольку их стоимость неизвестна.

— Мне кажется, ответственность слишком…

— Я понимаю ваши колебания и, предвидя их, предупредил мистера Кондукиса. Однако мистер Кондукис остался при "своём мнении и просил вас взять эту миссию на себя.

В кабинете повисло молчание.

— Сэр, — проговорил наконец Перигрин. — Почему мистер Кондукис делает все это? Почему он даёт мне… по крайней мере, шанс взяться за столь фантастически ответственную работу? Что заставляет его так поступать? Я же не такой осел — во всяком случае, надеюсь на это, — чтобы вообразить, будто сумел произвести на него впечатление, хоть в какой-то мере соответствующее сделанным через вас предложениям, и я… я…

Перигрин почувствовал, что краснеет, и запнулся. Мистер Гринслэд выслушал его очень внимательно и, как показалось Перигрину, с большим интересом, затем поднял очки за дужки обеими руками, покачал их над письменным прибором и сказал, не поднимая глаз:

— Разумный вопрос.

— Надеюсь.

— И вопрос, на который я не в состоянии ответить.

— О?

— Да. Буду с вами откровенен, мистер Джей. Я понятия не имею, почему мистер Кондукис так поступает. Однако, если я правильно интерпретировал ваши опасения, могу заверить вас, что они неуместны. Это не в его натуре, — как-то очень по-приятельски добавил он и положил очки.

— Чрезвычайно рад слышать это.

— Итак, вы возьмётесь за выполнение поручения?

— Да.

— Превосходно.

Эксперт сложил руки и откинулся на спинку стула.

— Ну, — начал он, — по-моему, можно с уверенностью утверждать, что эта перчатка относится к концу шестнадцатого или самому началу семнадцатого века. Некоторое время она подвергалась слабому воздействию солёной воды — слабому, поскольку явно была чем-то защищена. Шкатулка пострадала гораздо сильнее. По поводу инициалов «ГШ» на изнаночной стороне отворота я ничего определённого сказать не могу; не являюсь специалистом в этой области. Что же касается этих двух, я сказал бы, поразительных документов, то их можно подвергнуть ряду тестов с помощью инфракрасного излучения, спектрографии и так далее. Здесь я тоже не специалист. Однако могу ручаться, что если они подделаны, то это непременно обнаружится.

— Вы не подскажете, каким образом я могу получить полное заключение?

— О… полагаю, мы могли бы это устроить. Но предварительно хотелось бы иметь письменное согласие владельца на экспертизу, гарантии и так далее. Вы ведь пока ничего не рассказали мне об истории этих предметов, не так ли?

— Пока нет, — согласился Перигрин, — но я сейчас исправлюсь. Правда, если вы не возражаете, с одним условием. Мне дано разрешение назвать имя владельца под ваше честное слово, сохранив тайну до тех пор, пока не будет получено окончательное заключение. Видите ли, он испытывает почти смертельный страх перед любой рекламой или простым упоминанием его имени в прессе, что вас, безусловно, перестанет удивлять, когда вы узнаете, кто он.

Эксперт довольно долго молчал, пристально разглядывая Перигрина, потом сказал:

— Хорошо. Я готов считать этот вопрос конфиденциальным в той части, которая касается имени вашего патрона.

— Его зовут мистер Вэссил Кондукис.

— Господи Боже!

— Вот именно, — веско сказал Перигрин, подражая Гринслэду. — Теперь я расскажу вам все, что сам знаю об истории этих предметов. Слушайте.

И Перигрин старательно изложил канву событий, начиная с посещения старого театра.

Эксперт ошарашенно слушал.

— Действительно, очень странно, — проговорил он, когда Перигрин кончил.

— Уверяю вас, я ничего не выдумываю.

— Нет, нет, я верю. Я, разумеется, слыхал о Кондукисе, да и кто не знает о нем? Но вы понимаете, какая… какая сенсация, если предметы окажутся подлинными?

— С тех пор, как я их увидел, я не могу думать ни о чем другом. Детская перчатка и записка… Они лежат перед вами, прося поверить, что одним летним утром 1596 года искусный мастер из Стратфорда сделал пару перчаток и подарил их своему внуку, который носил их всего день, а затем…

— Комнату заполнило горе об ушедшем ребёнке?

— Да. А спустя долгое время, целых двадцать лет, отец составил своё завещание и оставил одежду своего умершего сына дочери Джоан Харт. И эта записка возникла с её слов… То есть я хочу сказать, что именно её рука водила по этому листочку бумаги… Если, конечно, он подлинный. А ещё через два столетия некто Э.М. положил перчатку и записку в викторианскую шкатулку вместе с сообщением, что его — или её — прапрабабушка получила их от Дж. Харт, а бабушка уверяла, что они принадлежали Поэту. Речь действительно может идти о Дж. Харт. Она умерла в 1664 году.

— Я бы на этом не основывался, — сухо сказал эксперт.

— Разумеется, нет.

— Говорил ли мистер Кондукис что-либо о ценности этих предметов? Если, конечно, они окажутся действительно ценными… Я не могу прикинуть, какова может быть их стоимость в денежном выражении… Думаю, вы понимаете, что я имею в виду.

Пару секунд Перигрин и эксперт смотрели в глаза друг другу.

— Мне кажется, — сказал Перигрин, — он сознаёт это. Однако должен вам сказать, обращался он с этими вещами довольно небрежно.

— Что же, мы небрежности не допустим, — сказал эксперт. — Я дам вам расписку и попрошу вас лично проследить за тем, как будут уложены эти предметы.

Затем он на мгновение склонился над мёртвой сморщенной перчаткой и пробормотал:

— Если бы она оказалась настоящей!

— Страшно подумать, что случилось бы! — воскликнул Перигрин. — Пристальное внимание, стремление обладать…

— Тут запахло бы убийством, — категорично произнёс эксперт.

Спустя четыре недели осунувшийся, с запавшими глазами Перигрин дописал последнее слово в своей пьесе и поставил под ним ремарку «Занавес». Этим же вечером он прочёл её Джереми, которому пьеса понравилась.

От мистера Гринслэда не было никаких известий. Театр «Дельфин» все ещё стоял на своём месте. Джер посетил агентство по недвижимости, чтобы получить разрешение на осмотр здания, но услышал ответ, что театр изъят из их ведения и, по-видимому, снят с продажи. Служащие агентства держались натянуто.