Рекс Стаут - Четверо должны уйти [litres]

– Как же, – живо согласился я. – Вы никогда еще не бывали на пасхальном параде, так что отведете душу. Только вам нужны новые костюм и шляпа, а до Пасхи осталось всего пять дней…

Я прикусил язык, поскольку Вулф реагировал на мои слова совершенно не так, как ему полагалось. Вместо того чтобы ожечь меня испепеляющим взглядом, или рыкнуть, или и ожечь и рыкнуть, он внимательно слушал и задумчиво кивал, как будто предстоящая толкотня локтями и другими частями тела в пасхальной сумятице с собратьями по разуму на Пятой авеню ничуть не претила ему. Воистину зависть облагораживает человека.

– Нет, не выйдет, – заявил Вулф. – Если бы я сумел на протяжении всей службы стоять прямо перед ней и разглядывать цветы… – Его плечи чуть приподнялись и вновь опустились. – Нет. Я должен рассмотреть их без помех. Под лупой. Хотя бы один цветочек. Ты отказался. Сол тоже не согласится. Орри?

– Сомневаюсь, – помотал я головой. – За две сотни он за это не возьмется. Разве что даром, в качестве личного одолжения вам.

Вулф скорчил гримасу:

– Я не стану просить его об одолжении.

– Хорошо. Помещать объявление в газете с просьбой откликнуться опытного похитителя орхидей времени у нас уже нет. Хотите, чтобы я подыскал подходящего проходимца?

– Да.

– Тогда я порыщу вокруг. Есть у меня на примете одна кандидатура. Но не вздумайте сулить ему вознаграждение за «дополнительные осложнения». Если таковые возникнут, то это его сложности. Сотню за риск и еще сотню, если ему удастся заполучить веточку или хотя бы ее приличную часть. Согласны?

– Да. – Вулф нахмурился. – А вдруг он потерпит неудачу? – Он исподлобья уставился на меня. – У тебя есть фотоаппарат для цветной съемки.

– У вас есть, – поправил я. – Вы за него заплатили. Но при удобном случае я им пользуюсь, вы правы.

– Считай, что сейчас как раз подвернулся такой случай. Воскресенье – твой выходной день, когда мы не ведем важного расследования, но я бы предложил, чтобы в этот раз ты взял себе другой день. Полагаю, во время этого столпотворения на Пятой авеню будет несколько дюжин людей с фотоаппаратами?

– Не дюжин. Несколько тысяч.

Вулф приподнял ладонь:

– Так что?

– Что ж, – задумчиво произнес я, – должен признать, что Орри мог бы завалить это дело, тогда как я, скорее всего, сумел бы щелкнуть пару кадров. Правда, я не уверен, что получится естественный цвет. С розовым можно намучаться. Но, увы, ничего не выйдет. Вы сами признали, что воскресенье – мой выходной. Я мог бы пожертвовать им только в качестве личного одолжения вам, а вы не станете просить об одолжении. Так что мне очень жаль.

– Мне следовало внести уточнение. Есть только четыре человека, к которым я могу обратиться с просьбой о личном одолжении. Орри в их число не входит. Ты входишь.

– О, тогда другое дело. Только обращайтесь ко мне мистер Гудвин.

Вулф стиснул зубы.

– Мистер Гудвин, – процедил он, – я прошу вас о личном одолжении.

Поразительно все-таки, сколь низко падают эти завистники!

В пасхальное воскресенье погодка выдалась не ахти, хотя случалось и похуже. Когда незадолго до полудня я вышел из нашего старого особняка из бурого песчаника, косые солнечные лучи освещали только противоположную сторону Западной Тридцать пятой улицы, поэтому, чтобы хоть немного прогреть косточки, я перешел на другую сторону. С реки дул довольно свежий бриз, но не такой пронизывающий, как я ожидал, а потому я даже позволил себе роскошь расстегнуть пальто. Не подумайте, что я вырядился по случаю Пасхи, вовсе нет, просто оделся поудобнее. «Сентрекс», уже заряженный и готовый к съемке, висел на плече.

Свернув на Пятую авеню, я без помех протопал по ней пять кварталов, однако перед библиотекой столпилось уже изрядное количество ранних пташек, и мне пришлось немного поработать локтями. Чем дальше, тем гуще становилась толпа, и я невольно порадовался, что вышел чуть раньше, ведь мы с Мурлыкой договорились встретиться перед церковью Святого Томаса в половине первого.

Хотя я знаю его настоящее имя и адрес, для вас он останется Мурлыкой. Большего он и не заслужил. Мы совершили ошибку, посулив ему две сотни – одну вперед, вторую – после выполнения задания, поскольку его красная цена – пара двадцаток, а от слишком большой суммы у него могут затрястись руки, но, увы, я должен был подчиниться распоряжению. Я тщательно растолковал Мурлыке задание, показал фотоснимки Милларда Байноу и его жены и даже познакомил его с вандой, вручив ему экземпляр, конечно не розовый, как фламинго, из коллекции Вулфа. Ведь наверняка в этом людском потоке отыщется немало женщин, украшенных орхидеями. Если и не вандами, то уж, по крайней мере, каттлеями, лелиями или калантами. Ну и вдобавок, чтобы Мурлыка не промахнулся, я должен был подать ему условный сигнал.

К тому времени, как я добрался до собора Святого Патрика на пересечении Пятой авеню с Пятидесятой улицей, откуда до церкви Святого Томаса оставалось преодолеть всего три квартала, уже не только тротуары, но и вся проезжая часть была запружена разодетыми двуногими. Удивительно, но некоторые из них выглядели довольными и даже счастливыми. Будь у меня в запасе капелька времени, я бы непременно остановился, чтобы поглазеть на ротики, вымазанные самой невообразимой помадой, дурацкие шляпы и кричащие галстуки, но за неимением времени я продолжал протискиваться вперед, извиваясь, как червяк. Протолкавшись к краю тротуара напротив церкви Святого Томаса, я уже начал подумывать, не прийти ли мне сюда самому добровольно на следующую Пасху, если удастся раздобыть рыцарские доспехи по сходной цене. В противном случае полюбоваться на столь любопытное зрелище не дадут. Едва свернув на Пятьдесят вторую улицу, я удостоился мощнейшего тычка под ребра от шестифутовой амазонки в лиловом костюме.

Я вытянул собственные шесть футов, приподнявшись на цыпочках, и заприметил Мурлыку, который спасался от людского потока, устроившись в нише сбоку от церковных врат. Росточка он был небольшого – до шести футов недотянул дюймов пять, – но того, что я увидел, оказалось достаточно, чтобы понять: полученная им в качестве аванса сотня ухнула коту под хвост. Мурлыка красовался в новом пальто из серого твида и роскошной серой шляпе с лихо заломленными полями. Воистину не угасает дух подлинных ценителей пасхальных парадов, подумал я и, перехватив взгляд Мурлыки, приветственно растянул губы. Проталкиваться к нему мне было ни к чему – Мурлыка получил замечательный инструктаж.

Я огляделся по сторонам в поисках тактически выгодной позиции, откуда мог без помех щелкать выходящих из церкви, и обнаружил таковую всего в двух шагах – деревянный ящик высотой дюймов шестнадцать на самом краю тротуара. Как раз то, что требовалось. Но, к сожалению, он был уже занят. На нем стояла молодая женщина в светло-коричневом шерстяном пальто с пояском и следила за толпой в видоискатель фотоаппарата. Я легонько ткнул мизинцем ее в локоть и в ответ на недоуменный взгляд лучезарно улыбнулся, вложив в улыбку все свое радушие. Впрочем, особо напрягаться не пришлось – женщина оказалась прехорошенькой.