Рекс Стаут - Успеть до полуночи [litres]

О глазах за такими очками трудно было судить, но, кажется, он смотрел на меня с тем же сдержанным любопытством, что и я на него.

– Вас ведь зовут Гудвин? – спросил он; пришлось сознаться. – Значит, это вы натравили на меня Янгера? Надеюсь, не ждете от меня благодарности? Не дождетесь. – Потом переключился на Вулфа. – Можно начинать. Я согласился на эту встречу, только чтобы скоротать время. Я оказался здесь в чрезвычайно нелепом положении и не вижу никакого достойного способа из него выйти, так зачем же упускать возможность увидеть знаменитую ищейку? – Он улыбнулся и покачал головой. – Не в оскорбительном смысле. Вряд ли в моем положении имеет смысл пытаться кого-нибудь оскорбить. О чем будем беседовать?

Вулф смотрел на него задумчиво:

– Полагаю, мистер Роллинз, вы напрасно впадаете в отчаяние. Я работаю на компанию «Липперт, Бафф и Асса», однако ваши интересы во многом совпадают с интересами компании, и они не меньше вашего хотели бы сейчас сохранить репутацию и персональное достоинство. Положение еще можно спасти, а вы к тому же можете еще и получить немалую сумму. Вам не понравилось предложение мистера Янгера?

Он по-прежнему улыбался:

– Разумеется, я понимаю, что нужно быть снисходительным.

– К мистеру Янгеру?

– К вам ко всем. У нас с вами абсолютно разная система ценностей, и, честно говоря, к вашей я отношусь без уважения, однако никто меня не заставлял, виновато исключительно мое легкомыслие. Да, я сам вырыл себе могилу. Хотя я осознаю это и признаю собственную вину, но от этого грязь и черви не перестают вызывать отвращение. Можете ли вы вернуть мне мою работу?

– Работу?

– Да. Я преподаю историю в Бемис-колледже, но работать мне там осталось недолго. Вам, наверное, смешно это слышать… Впрочем, нет, не так. Это мне смешно говорить об этом с вами – вот так будет точнее. В прошлом году в сентябре один из моих коллег принес мне рекламу конкурса и смеха ради сказал, что конкурс должен меня заинтересовать как человека, который знает и преподает историю. Задания оказались настолько простые, что вся затея выглядела идиотской, и в первой, и во второй части конкурса, которую принес тот же коллега. Мне стало любопытно, долго ли продержится этот идиотизм, так что я взялся разгадывать эти дурацкие загадки, как только их напечатали, а вскоре увлекся. Я поставил себе задачей разгадывать, не заглядывая ни в одну книгу, но уже двенадцатый стишок озадачил настолько, что я нарушил это правило, только чтобы выбросить его из головы. – Его губы скривились. – Я сказал, что формально не стал участвовать в конкурсе?

– Нет.

– Не стал. Эти загадки были способом провести время, забавной игрой. Но когда разгадал последнюю, двадцатую загадку, которая, должен признать, оказалась довольно остроумной, я заполнил анкету и вместе с ответами отослал на конкурс. Если бы вы спросили меня зачем, я не знал бы, что ответить. Полагаю, конкурс разбудил самые примитивные желания, которые раньше, вероятно, дремали в низших стратах моей личности. Они и потянули меня в трясину, как-то им это удалось, хотя в своих поступках я никогда не соотносился с ними напрямую. На следующий день я был в ужасе от того, что сделал. Я получил свою кафедру в тридцать шесть лет. Я серьезный человек, толковый ученый, у меня уже вышло две книги, и есть вполне определенные желания, которые я намерен реализовать. Если бы я получил просто приз в парфюмерном конкурсе под названием «Pour Amour», это легло бы пятном на мою работу, а уж большой приз, половину или четверть миллиона… Этого мне не пережить. – Он улыбнулся и покачал головой. – Вы не поверите, но я пришел в ужас, когда получил уведомление, где говорилось, что я попал в число семидесяти двух конкурсантов, которые показали одинаковый результат. Чтобы разрешить ничью, мне в числе остальных выслали пять новых заданий и дали срок неделю. Я разгадал эти загадки раньше и через четыре дня уже отправил ответы. Возможно, у меня шизофрения, которая, должно быть, имеет множество форм и проявлений, или же пора обратиться к демонологии. Когда-то я был под большим впечатлением от «Истории дьявола» Густава Роскоффа. Как бы то ни было, ответы я отослал, потом получил приглашение в Нью-Йорк, куда и приехал всего сутки назад и оказался замешан не только в парфюмерном конкурсе, заработав себе среди студентов прозвище вроде Роллинз-Ради-Любви, но теперь еще и в убийстве, то есть в скандале национального масштаба. Мне конец. Если я и не подам заявление, меня уволят. Так можете ли вы найти мне работу?

Мне по-прежнему хотелось, чтобы он снял очки и я увидел бы его глаза. Если судить по свободной позе, по голосу и надменной улыбке, он хорошо держал удар, этакий галантный, но мужественный рыцарь, терпящий бедствие, но не жаждущий ничьей крови. Все же я не мог на это купиться, поскольку даже такой высокообразованный тип, как он, вряд ли считал бедствием полмиллиона баксов, потому мне и хотелось увидеть его глаза.

Но единственное, что я видел, – это отражение электрических ламп.

– Вы попали в сложное положение, – признал Вулф, – тем не менее я полагаю, что ваше отчаяние чрезмерно. Учредите на призовые деньги академическую стипендию.

– Я думал об этом. Это мало чему поможет, – улыбнулся он. – Самый простой способ – признаться в убийстве. Вот это сработает.

– Признание пришлось бы чем-то подтвердить. Можете привести детали?

– Вряд ли. Описать квартиру не могу, из какого оружия его застрелили, не знаю.

– В таком случае это безнадежно. Возможно, было бы лучше разоблачить убийцу и стать национальным героем. Такое звание заслонит ваш позор. Понимаю, вы не ищейка, но у вас есть голова на плечах. За отправную точку можно взять все, что вспомните про вчерашнюю встречу в «Черчилле». Кто что делал, кто что сказал? В ком проявились какие-либо признаки жадности или фанатизма? В частности, кто что сказал и сделал, когда мистер Далманн достал ту бумагу, где, как он объявил, были записаны ответы?

– Ничего. Вообще ничего.

– Это, конечно, был шок. Но позднее?

– Позднее тоже. – Улыбка его становилась все снисходительнее. – Думаю, не нужно вам объяснять, что там была за атмосфера. За тем столом сидели тигры, готовившиеся к прыжку на одну и ту же добычу. Стервятники, которые кружат над трупом, выбирая момент, когда рвануться вниз первым, чтобы ему достались сердце и печень. Любезности были вынужденные и фальшивые. Разошлись мы сразу, как только встреча закончилась, и каждый сжимал в руке свой конверт, каждый желал другому какого-нибудь несчастья, любого, вплоть до смерти.

– В таком случае вы не знаете, кто из них, если такой вообще был, решил, что мистер Далманн шутит.

– Понятия не имею.

– А вы?