Филлис Джеймс - Неподходящее занятие для женщины [= Неженское дело] [litres]

Сэр Рональд сказал:

– Я не могу вынести этой неопределенности. Мой сын мертв. Мой сын. Если тут моя вина, я хочу это знать. Если виноват кто-то другой, я хочу знать и об этом.

Корделия оглядела их обоих и спросила:

– Он оставил записку?

– Записку, но не объяснение. В пишущей машинке.

Мисс Лиминг тихо заговорила:

– «Томительно долго спускались мы извилистым подземельем и вот увидели под собой пустоту, бескрайнюю, как опрокинутые небеса, и на корнях растений повисли над пустотой; я сказал: "Бросимся в пустоту и посмотрим, есть ли в ней Провидение"» 1 1 Перевод А. Я. Сергеева. .

Хриплый, неожиданно глубокий голос перестал звучать. Воцарилось молчание. Затем сэр Рональд произнес:

– Вы называете себя детективом, мисс Грей. Что вы скажете об этом?

– Что ваш сын читал Уильяма Блейка. Разве это не отрывок из «Союза неба и ада»?

Сэр Рональд и мисс Лиминг переглянулись, и сэр Рональд сказал:

– Говорят, что да.

Корделия подумала, что проповедь Блейка, лишенная страсти, ярости и отчаяния, скорее могла бы служить эпитафией утопленнику или самоубийце, избравшему яд, и сопровождать церемонное отплытие в небытие, нежели болезненную гибель в петле. И все-таки логика существовала и здесь, ибо повешенный тоже проваливается в пустоту. Нет, все это фантазии в поисках снисхождения. Несчастный выбрал Блейка и петлю. Возможно, в его распоряжении не оказалось иных, менее травмирующих способов. Возможно, им руководил слепой порыв. Что говаривал по этому поводу Шеф? «Сначала – факты, теория – потом». Надо будет взглянуть на этот коттедж.

– Так что же, беретесь? – нетерпеливо спросил сэр Рональд.

Корделия взглянула на мисс Лиминг, но та не пожелала встретиться с ней глазами.

– Да, берусь. Вопрос в том, поручаете ли вы мне эту работу.

– Я предлагаю ее вам. Думайте о своих обязанностях, мисс Грей, а я позабочусь о своих.

– Можете ли вы сообщить мне еще что-то? Самое обычное. Был ли ваш сын здоров? Не беспокоили ли его любовные дела, работа? Или деньги?

– В двадцать пять лет Марк получил бы в наследство целое состояние по завещанию своего деда по матери. Пока же он имел от меня достаточно денег, однако в день переезда в коттедж он перевел все обратно на мой счет и распорядился в банке поступать аналогичным образом с последующими поступлениями. Надо полагать, он жил на то, что зарабатывал в эти последние две недели своей жизни. Вскрытие не выявило никаких заболеваний, а наставник в колледже положительно отозвался о его успеваемости. Мне мало что известно о его жизни. Он не делился со мной своими интимными переживаниями – но разве найдется молодой человек, который станет делиться этим с родным отцом? Если у него были связи, то, надо полагать, с особами противоположного пола.

Мисс Лиминг прервала созерцание сада. С жестом, означавшим отчаяние и покорность судьбе, она воскликнула:

– Мы ничего не знали о нем, ничего! Зачем же ждать смерти и лишь потом начинать узнавать?!

– А друзья? – спокойно спросила Корделия.

– Они появлялись здесь редко, но двоих я видел на дознании и на похоронах: Хьюго Тиллинг из его колледжа и его сестра, аспирант-филолог из женского колледжа Нью-Холл. Кажется, ее звали Элиза?

– Софи. Софи Тиллинг. Марк раза два приводил ее сюда на обед.

– Расскажите, пожалуйста, о прежней жизни вашего сына. О его школьных годах.

– В пять лет он пошел в частную школу для малышей, потом – в приготовительную школу. Я не мог допустить, чтобы ребенок носился по лаборатории без присмотра. Затем по желанию матери – она умерла, когда Марку было девять месяцев, – он поступил в частную школу-интернат Вударда. Моя жена была ярой приверженкой англиканской церкви и хотела, чтобы мальчик получил соответствующее воспитание. Насколько я знаю, это не оказало на него губительного воздействия.

– Как он чувствовал себя в приготовительной школе?

– Думаю, так же, как большинство восьмилеток: большую часть времени страдал, но иногда в нем просыпался зверек. Разве все это имеет значение?

– Все может иметь значение. Я стараюсь познакомиться с ним.

Чему учил этот надменный мудрец и сверхчеловек – Шеф? «Узнайте, что представляла собой жертва. Ничего, что касается ее, не может быть ни тривиальным, ни мелким. Мертвые умеют разговаривать. Они могут указать прямой путь к убийце». Только на этот раз обошлось без убийцы.

– Было бы весьма полезно, если бы мисс Лиминг могла снабдить меня краткой запиской с перечислением всего сказанного вами, а также назвать колледж и фамилию руководителя группы. Кроме того, мне потребуется подписанный вами документ, разрешающий проводить расследование.

Он вынул из левого ящика стола лист бумаги, быстро написал на нем что-то и передал Корделии. На бланке значилось: «Сэр Рональд Келлендер, член Королевского общества, Гарфорд-Хаус, Кембриджшир». Ниже следовала приписка: «Предъявительнице сего, мисс Корделии Грей, разрешено проводить от моего имени расследование смерти моего сына Марка Келлендера, наступившей 26 мая». Далее шла подпись и дата.

– Что-нибудь еще?

– Вы говорили о возможности того, что в смерти вашего сына виноват кто-то другой. Вы оспаривали заключение?

– Заключение основывалось на фактах, и ничего другого от него ожидать не следовало. Там не шло речи об установлении истины. Я же прошу вас сделать такую попытку. Теперь у вас есть все? Вряд ли мы что-нибудь упустили.

– Мне бы хотелось иметь фотографию.

Сэр Рональд и мисс Лиминг посмотрели друг на друга в замешательстве.

– Фотография… У нас есть фотография, Элиза?

– Остался его паспорт, но я не знаю, где он. Есть еще фотография, которую я сделала прошлым летом в саду. Он на ней как живой. Я принесу ее.

Она вышла. Корделия сказала:

– Еще мне бы хотелось взглянуть на его комнату. Насколько я понимаю, в каникулы он жил здесь?

– Изредка. Но комната, конечно, у него была. Пойдемте посмотрим.

Комната располагалась на третьем этаже. Войдя в нее, сэр Рональд забыл о существовании Корделии. Он подошел к окну и застыл, уставившись на лужайку, будто ни она, ни эта комната не представляли для него ни малейшего интереса. Комната ничего не подсказала Корделии о том, каким был взрослый Марк. Обставлена довольно просто, как будто здесь продолжал жить ребенок, в ней, должно быть, ничего не менялось за последние десять лет. У стены стоял невысокий белый шкаф с забытыми детскими игрушками – мишка со свалявшейся шерстью и висящим на ниточке глазом, разноцветные деревянные поезда и грузовики, Ноев ковчег с застывшими на выцветшей палубе зверями под водительством круглолицего Ноя и его супруги, кораблик с повисшим парусом и миниатюрным щитом для метания дротиков. Над игрушками в два ряда стояли книги – стандартная библиотечка ребенка из средних слоев общества: признанные шедевры классиков, передаваемые от одного поколения к другому, и произведения, обычно зачитываемые вслух няней и матерью. К Корделии эти книжки попали позже, когда она стала уже взрослой: ее детство было заполнено комиксами и телепрограммами. Она спросила: