Павел Девяшин - На златом крыльце сидели

Вдруг за спинами собравшихся раздался незнакомый голос:

– Отравляемый, отравитель?! Как это понимать?..

Коротышка обернулся. Его кругловатое лицо было сосредоточенным, на нем читалось неприкрытое раздражение:

– Кто пустил сюда посторонних?

На пороге кабинета стояли двое: высокий долговязый брюнет в вицмундире Гвардейского экипажа и статский господин в песочной визитке. В руках вошедших были гвозди и молоток.

– Посторонних! Кто тут еще посторонний! Что здесь, черт подери, происходит?

Захаров расплылся в широкой улыбке:

– Доброе утро, джентльмены! Петр Еремеевич, голуба, не шумите так. Перед вами старший следователь от полицейского ведомства. Прибыли расследовать обстоятельства смерти вашего достопочтенного тестя. Антон Никодимович, сие господин Вишневецкий. Кондратий Федорыча вам, полагаю, представлять не нужно.

Мужчины обменялись неприязненными взглядами, затем церемонно раскланялись.

– Господа, вы должны подробно изложить этому человеку, что здесь вчера приключилось, – продолжил лекарь. – С кого начнем?

Поликарпов покачал лысеющей головой:

– Позже-с. Еще будет время. Сейчас мне нужно переговорить с прислугой. Лучше всего сделать это на кухне. Сперва нужно выяснить, чем именно перекусывал сенатор перед смертью. А вы, милостивые государи, кажется, явились чинить выбитую дверь? Не смеем вам докучать! Пойдемте, Захаров…

Дворецкий, сумевший вернуть себе чопорный вид, услужливо пояснил:

– Его превосходительство изволили кушать шоколадный кекс и пить кофий с ликером.

– Где пирог, там и лег… – пробормотал Петр Вишневецкий.

Сыщик вскинул бровь.

– Простите?

– Ох, извините, Антон Никодимович (я правильно запомнил ваше имя?), покойный батюшка любил цитировать поговорку: «Где кисель, там и сел». Однако забывал, что у оной наличествует продолжение: «Где пирог, там и лег…» А теперь, выходит, что пирог-то его и сгубил. Иронично!..

– Oui, Dieu a le sens de l'humour 6 …

Андреев день, вторник, за час до полудня

– Всего допрежде, – произнес Поликарпов, – я желал бы перемолвиться парой слов с прислугой. Лучше всего начать с mademoiselle Evdokia 7 7 Мадемуазель Евдокия (фр.) . Она может сообщить нечто важное.

– Разумеется, – отозвался дворецкий Зыков и направился вниз по лестнице, – следуйте за мной, господа.

Высокопоставленный толстячок застыл перед крутыми ступенями, точно перед решительной битвой.

– Если вас не затруднит, мой друг, пригласите служанку сюда, на второй этаж. Мы могли бы расположиться в одной из свободных комнат.

Вскоре камердинер появился в сопровождении дамы в кружевном переднике. Антон Никодимович галантно приподнялся.

– Премного благодарен, Зыков. Думаю, вы можете вернуться к обязанностям. Позже мы возьмем у вас показания.

– Слушаюсь, ваше благородие, – поклонился слуга и, помешкав мгновение, вышел в коридор.

– Странно. Будто намеревался что-то сказать, а потом передумал, – заметил доктор, провожая удалившегося пристальным взглядом.

Сыщик пожал плечами и предложил даме кресло.

– Здесь слегка темновато, – промурлыкал он бархатным голоском. – Присаживайтесь, mon chéri 8 8 Моя дорогая (фр.) . А господин Захаров устроится напротив – превосходно-с! – полицейский обратился к другу: – Пожалуйста, застегните медицинский чемодан и уберите его со стола. Не загораживайте барышню. Eh bien, merci 9 . Вам достаточно комфортно, моя дорогая?

– Спасибо, барин, – улыбнулась девушка.

Она сидела и порхала глазками с одного на другого, не успевая за потоком быстрых слов.

– Нуте-с, приступим, – потер ладони полицейский. – Думаю, вы знаете, что случилось прошлой ночью? Семен Николаевич отошел к Господу.

Девушка всхлипнула. Было видно, что сообщенное для нее давно не новость. О том свидетельствовали покрасневшие очи.

– Стало быть, барин все-таки не убереглись, – пролепетала она.

– Что вы имеете в виду, мадемуазель?

Служанка замялась.

– Уж не хотите ли вы сказать, – поднял брови Поликарпов, – что сенатору угрожала опасность?

– Что?! Нет!.. Вовсе нет! – она испуганно вскочила на ноги.

Следователь повелительным жестом указал ей на место. Барышня села и вновь шмыгнула носом.

Захаров извлек из нагрудного кармана платок, протянул даме. Антон Никодимович не шелохнулся. В эту минуту перед ним находилась не женщина, а собеседница. Просто допрашиваемое лицо. Сантименты не должны мешать делу.

Наконец она заговорила:

– Их превосходительство были нездоровы-с. Прежний дохтур велели барину соблюдать режим питания… эту… как ее? Дит… Деи…

– Диету, – не то спросил, не то подсказал следователь и недовольно покосился на Марка Вениаминовича.

– Я не был об этом осведомлен, друг мой! – запротестовал тот.

– Ну да, ну да, – вздохнул Поликарпов и ободряюще улыбнулся служанке. – Продолжайте, моя дорогая!

– Для Семен Николаича готовили особые блюда.

– Вот как! И что подавали вчера на ужин?

– Суп, – девушка поежилась от воспоминания, затем взяла себя в руки и выпалила скороговоркой: – рябчиков, стерлядку, вареных раков, яйца пашот. На десерт были шоколадные кексы с а-ра-хи-сом. А для барина – с греческим орехом.

– С грецким-с, – машинально поправил франтоватый коротышка и собрал лоб в гармошку. – Арахис, арахис… Не его ли плоды именуют китайскими орешками?

Захаров встрепенулся:

– Думаете о том же, о чем и я, старина?

– Зависит от направления ваших мыслей. Впрочем, полагаю, в данном случае они и впрямь сходятся. Как у дураков, не так ли? Поздравляю, кажется, у нас хитрая непереносимость отдельных видов снеди!

– Не знаю насчет вас, Поликарпов, у меня все в порядке. Впрочем, и правда, похоже на то… Вскрытие, как говорится, покажет, но общая симптоматика позволяет рассуждать об этом уже сейчас. Помните, я рассказывал о бенедиктинском монахе, который в 1699 году зафиксировал и описал тяжелые реакции на укус пчелы, а также на съеденные яйца и рыбу?

Сыщик азартно хлопнул по колену:

– Из баварского монастыря? А как же! Первостатейная историйка. Вы правы, перечень яств со схожим действием нельзя назвать исчерпывающим.

– Хотя-а-а-а, – протянул лекарь, – не следует исключать и вульгарный яд.

– Ни в коем случае, – согласился Антон Никодимович и добавил: – однако совершенно очевидно, что Двинову противопоказан… то есть был противопоказан арахис. Ведь могло, согласитесь, сие, на первый взгляд, невинное ядрышко спровоцировать смерть!

– То, что еда для одних – яд для других!

– Кто автор сих строк? Лукреций?

Марк Вениаминович кивнул, и на его лице появилось задумчивое выражение:

– Знаете, голуба, все это звучит так правдоподобно…