Павел Девяшин - На златом крыльце сидели

– Смертельная! Из-за царских цацок…

Андреев день, вторник, полдень

Щекотливость положения кухарка уразумела не сразу. Еще вчера затея представлялась идеальной. Не план, а пряник, персик-сахарок… Чудо как хорош! Раз – и все зайцы, что называется, насмерть. Как говорит братец: «Барыш в кармане, душа на аркане». И главное – без малейших подозрений, никакого риска. Почти.

Узнав о смерти сенатора, Евдокия честно прислушалась к ощущениям. Ручьем хлынули слезы. Одно дело желать смерти изменнику, мечтать об этом, и совсем другое – глядеть на бездыханное тело.

Мерехлюндии – дрянной помощник в трудных начинаниях. Всякое дело следует завершать. Тем паче такое!..

Хорошо, есть максима: у меня все лучше всех! Тоже, между прочим, брат научил. Добрая фраза, правильная. Произнесешь такую вслух (или про себя, неважно!) – беды вмиг отступают.

Едва успокоилась, – новая докука. По фамилии Поликарпов. Что за нелегкая его принесла?!

Угрызения совести подвинулись, уступая место страху разоблачения. Кто бы мог подумать, что полиция явится так быстро. Напомаженный толстяк обязательно сунет нос на кухню.

Но иного пути нет. Взялся за гуж…

Авдотья набросила меховое манто, узелок с барскими драгоценностями перекочевал из тайника за пазуху, каблучки пересчитали ступеньки заснеженного крыльца, солнце ударило в глаза, столица распахнула объятья. Все, теперь главное – не оглядываться.

«У меня все лучше всех!»

Шаг, другой, третий. Вот и соседняя улица.

Тройка, будто в сказке – сплошь из белых рысаков, пронеслась мимо, двенадцать подкованных копыт глухо простучали по утрамбованному снегу. Приземистые резные сани исчезли за углом, оставив глубокую колею.

Пусть себе едет. Извозчик ни к чему. Тут недалеко, ног, небось, не сотрешь. Да и денег жалко. Хотя от этого можно и нужно потихоньку отвыкать…

Евдокия сторонилась людных мест, стараясь держатся в тени домов, липла к желтоватым, искрящимся от инея стенам. Нижние окна глядели на проспект сквозь ледяные узоры, таращились, словно залепленные бельмами очи. Девушке не хотелось привлекать к себе внимание. Правда, никто на трусливую зайчиху особенно и не заглядывался. Дама как дама. Ей, понятно, так не казалось. На воре, как известно, шапка горит!..

Декабрьский ветер прошелся по щекам будто свеклой. Но мерзло только лицо. Манто хозяйки не шло в сравнение со старенькой бекешей. Ласково и отрадно! Телу и особенно душе. Больше проклятой разлучнице в бесценном меху не красоваться. Ирина получила, наконец, по заслугам.

И все-таки понятно, отчего так случилось… Красота здесь совершенно ни при чем. Нет, Ирина, конечно, молода и очаровательна, но разве сама она дурнушка? Вздор, вздор и еще раз вздор! Просто… когда долго живешь с мужчиной, перестаешь его хвалить. Восторгаться. Сильная половина человечества падка именно на восхищение. Ни на домашний уют, ни на стол и даже ни на мягкую постель, а именно на преклонение. Вот истинный залог обольщения! Почеши нарциссу за ушком, поохай-поахай его свершениям, и все – бастион пал. Ступай развешивать новые шторы, выбирать мебеля и переставлять сервиз.

Ирина Двинова знала сию, прямо скажем, нехитрую науку на ять. Едва объявившись в Петербурге, захомутала Рылеева (с его привычкой к самолюбованию это было не так уж и трудно), затем отдышалась, поглядела по сторонам и… переключилась на более выгодную партию. От содержанки поэта до законной супруги вдовца-сенатора – путь недлинный.

О метаморфозе из кухарки в сенаторши Евдокия не думала. Все одно ничего путного бы не вышло! Довольно того, что все эти годы они с Семеном были вместе, делили кров и ложе. Конечно, она много что освоила, но истинной леди так и не стала. Если в битве за речь и манеры худо-бедно одержана победа, то образ мысли оставался прежним, провинциально-крестьянским.

Вообразить этакую спутницу в свете решительно невозможно! Двинов раз было представил ее гостям, хорошо, обошлось без массовой ретирады. Евдокия вечер напролет втолковывала дамам, сколько куда помещать укропа, как правильно резать лук и довольно ли двух яиц на завтрак. Накрахмаленные белоручки слушали, вытаращив зенки и раскрыв рты.

Не стать курице жар-птицей, сколько золота не цепляй! Теперь побрякушки наличествовали, грели сквозь парчовый сверток разбитое сердце.

Осталось всего ничего: маленький спектакль (а выражаясь по-господски: инсценировка) – и дело, почитай, в шляпе…

«У меня все лучше всех!»

Девушка воровато обернулась, под башмачками хрустнул свежий наст переулка. Безымянного и глухого.

Ни души. Кажется, рано пришла. Ништо. Сейчас пожалуют, родимые.

Минута, другая. Никого. Сколько прикажете мариноваться?! Тяжело иметь дело с кретинами!..

Заскрипел снег. Из-за угла пролегла длинная тень, следом нарисовалась мешковатая фигура.

Авдотья замахала:

– Я здесь!

Человек повернулся, протер глаза – после залитого яркими лучами проспекта закоулок казался непроглядным. Ладонь поднялась в приветственном жесте, губы растянулись в улыбке.

– Почему один? Где остальные?.. Погоди-ка! Ты?! Аааииии….

Крик перешел в визг.

Тускло сверкнула сталь. Некто в бесформенном пальто в два прыжка сократил расстояние, лицо девушки залепила черная перчатка.

Горло щелкнуло, точно перезрелый кабачок, нос противно забулькал, сугроб бросился навстречу.

***

– А я говорю, сунуть мертвяка в полынью и дело с концом! – потрясал нечесаной бородищей тонкий, словно палка, детина.

В бездонной утробе плюгавенького собеседника урчало, оттуда доносились тошнотворные звуки, но он упрямо вливал дешевый сбитень, пока последняя капля не шлепнулась на язык, а по бритому подбородку не заструились остатки напитка.

– Сколь можно баять, Варавва? К покойничку завсегда надобно приматывать груз. Уж будьте любезны!

– То летом! А зимой речка сама приберет. Под лед утащит…

– Под лед, под лед… – передразнил лысый, новая баклага застыла подле толстых губ. – А ну как вынырнет жмурик из проруби? Пойдут бабы стирать, а там – извольте знакомиться. Хе-хе-с!

Беседа оборванцев заглохла с появлением трактирного. О заплеванный стол брякнули глиняные кружки.

Чернобородый глотнул пенного, в беззубом рту захлюпало, из горла послышалось радостное мычание. Мол, сейчас допью и выдам дельную мысль.

– И плевать! Зато шухера меньше, чик и готово!.. Кто ведает, куда течение занесет? Пока рядятся да репы чешут, след простынет.

Плюгавый закатил глаза под лоб.

– Что, иван 11 11 Здесь и далее имеется в виду воровской ранг (прим. автора) , рожи корчишь? Хошь нынче спробуем? Обчистим баклана и макнем в Неву! Увидишь, по-моему выйдет.