Оксана Обухова - В шкафу скелет и крылья

Чего там насмарку и что может не понравиться – не объяснила. С содроганием души Павлов ожидал бардака и постоянного вмешательства в ход процесса.

Бесчувственное тело Юли изображал манекен в футболке и джинсах. Всех прочих Дуся попросила через следователя одеться в точности как было в четверг. На Ядвиге были обтягивающие слаксы и водолазка с бусами до пупа. Рощин выглядел похоже, но без бус: тесноватые джинсы и лазоревый обтягивающий джемпер. Татьяна в миленьком домашнем костюмчике – туника, майка, брючки. Леонидов в хороших брюках и пышном вязаном джемпере с напуском. Валик в беспечных джинсах, зияющих прорехами. Особенно занимательно эти прорехи смотрелись на фоне приличного домашнего костюма дедушки: английский стиль, мягкий фланелевый пиджак с атласными лацканами. Ольга Марковна поддерживала стиль мужа хорошим домашним платьем с кружевом у ворота.

Хоть и не молодая, но дивно холеная (читай: прооперированная) платиновая блондинка Закревская приехала в строгой брючной паре почти похоронных расцветок – черничный, с бежевыми кантами по швам. За ходом реконструкции (чаще через щелку двери, но не подглядывая, а как бы лишь слегка присутствуя) Жанна наблюдала с лицом непроницаемым и ждущим. Уговорить ее приехать на эксперимент, где ей не отведено никакой роли, удалось только благодаря переговорам усердного адвоката Донецкого. Тот вроде бы ей что-то пообещал. Какую-то защитно-юридическую наживку кинул.

На этот раз реконструкция событий не заняла отчаянно много времени. Сам временной отрезок был довольно мал – как установил эксперимент, после появления Рощиных и Ольги Марковны в квартире до приезда милиции прошло пятьдесят шесть минут, – да и Дуся никуда не вмешивалась. С невозмутимым лицом позволяла фигурантам свободно передвигаться, отталкиваясь от собственной памяти, не вносила комментариев, под руку не лезла. Стояла тихонько и наблюдала, как прочие воспроизводят свои действия.

Леонидов перетаскивал манекен из кухни-столовой в гостиную, Ольга Марковна становилась перед куклой на колени, пульс нащупывала, валик под шею бережно укладывала…

Из коридора перестали доноситься тихие слова Ядвиги Рощиной, закончившей переговоры с диспетчером скорой помощи…

Дуся промчалась до ванной комнаты Юлии, потом, в точности как в четверг, не решилась смачивать водой полотенца, висящие там. Пробежалась до бельевого шкафа в хозяйской спальне, разыскала на полках свежее полотенце. (Дусина беготня туда-сюда заняла полторы минуты по хронометражу.) Вышла из гостиной и отправилась страдать душой у дверного косяка на кухне…

Павлов незаметно скрестил пальцы – авось и дальше все пройдет по накатанной, без эксцессов. Дусенька – пай-девочка.

Девочка-ромашка проявила себя, как только следствие обратилось к участникам реконструкции с вопросом о замечаниях. Дуся храбро вышла в центр зала, прокашлялась.

– У меня есть замечания. – Голос девчонки заметно вибрировал, Павлову показалось, Евдокия превратилась в струну, обтянутую живой плотью – еще немного натяжения, и струна порвется. Но Дуся справилась с нервными вибрациями, продолжила: – Вчера я разговаривала с Татьяной Котовой и узнала, что в квартире двумя этажами ниже тоже готовили коктейль с грейпфрутовым соком. Татьяна, ты это подтверждаешь?

– Да, – после короткой заминки, кивнула первая жена Николая Котова. На Дусю Тата смотрела прищурившись, помнила, как на прошлом эксперименте девчонка жестами фокусника доставала грязное белье на обозрение.

– Ты тоже выжимала грейпфруты, корки выбрасывала в помойное ведро?

– Да, да, – нетерпеливо подтверждала Котова. – В чем дело, я не понимаю…

– А тебя никто и не просит понимать.

Резкий голос полковника прозвучал как хлопок бича. Все посмотрели на Егора Валерьевича…

И стало ясно, кто в этой комнате был главным. Не следователь прокуратуры Дима Павлов, не задумчивый Ханькин, не понятые и даже не славный адвокат Донецкий – номером один был строгий отставной полковник Генштаба в мягком фланелевом костюме. Крупная круглая голова с широкими залысинами, казалось, еще несла отметины начальственной фуражки или папахи. Егор Валерьевич, не мигая, смотрел на Дусю. Та поблагодарила военного штабиста едва заметным движением век, продолжила.

– Людмила, – повернулась к домработнице старших Котовых, – вы выполнили мою просьбу?

– Да. – Люся несмело выдвинулась вперед из дверного проема, нашарила в кармане фартука пакет с двумя грейпфрутовыми шкурками и протянула их Землероевой. – Как вы и просили… У Таты выжала…

– Спасибо. – Дуся приняла пакетик и выложила на низкий журнальный столик две фруктовые шкурки.

Похожие на плошки, выскобленные соковыжималкой, половинки кожуры грейпфрута приковали взгляды. Все ждали продолжения «фруктовой истории», но Дуся обратилась к Закревской:

– Жанна Генриховна, позвольте задать вам вопрос.

Отлакированная хорошим стилистом платиновая голова склонилась в царственном соизволении.

– Жанна Генриховна, у вас с Николаем Валерьевичем был разговор о том, что одна из ваших аудиторских фирм произведет проверку финансово-хозяйственной деятельности компаний Котовых и Рощиных?

Жанна Генриховна снова пообщалась согласным наклоном головы, но Дусе было и этого достаточно.

– А кто раньше производил аудит фирмы Котовых?

Закревская поглядела на «какого-то директора», Леонидов произнес название фирмы аудиторских конкурентов Жанны.

– Станислав Натанович, – повернулась к нему Дуся, – вы работали с проверяющими лицами? Я звонила одной своей знакомой из вашей компании, – Дуся действительно вчера созванивалась с Настей Лыжиной и попросила все разнюхать, – она сказала, что именно вы собирали документы для финансового отчета.

– Да, – не стал увиливать Стас. – Это никакая не тайна, а моя прямая обязанность.

Дуся посмотрела на него немного дольше, чем того требовали обстоятельства, и отвернулась:

– Вернемся к кожуре. К сожалению, ввиду отсутствия Юлии мы не смогли реконструировать с максимальной точностью наши разговоры и действия, предшествующие ее падению со стула. Но попрошу со всей серьезностью отнестись к моим словам: Юля не могла добавить чего-либо в сок, коктейли и тем более в шампанское. Я все время находилась на кухне. Наблюдала за каждым ее жестом. Она не могла добавить яд. Категорически – не могла.

После недавнего словесного хлопка бича от сурового полковника народ не выражал протестов. Все сосредоточили взгляды на Дусе, у Евдокии появилось ощущение – каждый мысленно произносит фразу: «Чур не меня, чур не меня, спаси и сохрани!». Никто не подбодрял соседа взором, все вообще старались не встречаться взглядами. Ядвига так стиснула пальцы, что костяшки не только побелели, но и позеленели. В небольшой фиолетовый отлив пошли.