Олег Механик - Шпилька

«Тут явный перебор белых цветов. Не хватает только белого коня. Главное не ляпнуть с пьяну, а то за ним не заржавеет».

– Выбирай! – Тимур протягивает ей меню заключённое в массивную кожаную папку.

Она почти не глядя, пролистывает ламинированные страницы и откладывает папку в сторону.

– Ты что, уже определилась? – улыбается Тимур.

– Ну да!

– Обожаю решительных женщин, – он щёлкает пальцами, подзывая официанта.

– Будьте добры цыплёнка Парменьяно, Фунчозу и Джелато на десерт.

Официант быстро строчит в блокноте.

– Пить что будете?

– Шато Брандэ есть?

– Да, безусловно!

– Отлично, давайте бутылку.

Заказ Тимура гораздо проще. Он ограничивается кровавым стэйком, цезарем и бутылкой Джека Дэниэлса.

– Любишь итальянскую кухню? – спрашивает он, когда официант пропадает в полумраке пустынного зала.

– Не только итальянскую. Ещё китайскую, японскую, обожаю грузинскую, да и русской не брезгую. Вообще, я всеядна. Просто название ресторана «Сицилия», говорит о том, что итальянская кухня у них в приоритете.

Её тошнит от всех этих блюд с вычурными названиями. Ей осточертела ресторанная атмосфера, с этим подсвеченным свечами полумраком, угодливыми халдеями, противным звуком скрипки и очередным фраером, сидящим напротив. Сколько этих ресторанов итальянских, французских, грузинских она уже перебрала. Сколько перепробовала этих вычурных блюд, элитных вин. Сейчас она бы съела чёрного хлеба с тонким пластиком, пахнущего чесноком сала; жирный кусочек селёдки, тот который ближе всего к голове; откусила бы от дымящейся варёной картофелины, держа её прямо в руке и намахнула бы стопку водки.

– У меня например с Сицилией другие ассоциации – улыбается Тимур.

– Понимаю, о чём ты говоришь, но сейчас, слава богу, не девяностые.

– Почему, «слава богу»? Для меня, например, девяностые были лучшим отрезком в жизни. Ты не думай, я не бандит, просто жизнь тогда была интереснее.

«Я не думаю, я знаю. Вижу тебя как облупленного, Тимурчик. Нет, ты не из беспредельщиков. Состоял в какой-нибудь серьёзной структуре на должности бригадира, или звеньевого. Квадратный торс, бычья шея, шрам, разрывающий верхнюю губу, плохо замаскированный усиками; нестираемый след от большой печатки на толстом как сосиска пальце; манера речи, из которой выхолощены матерные и блатные словечки, так что теперь она как кастрированный бычок. Косвенных признаков вполне достаточно, чтобы тебя идентифицировать. А самый главный признак это твой возраст. В конце девяностых ты был на пике формы. Долю в фирме ты тоже заполучил в конце девяностых. Тебе просто грех жаловаться на эти годы».

– Нет, на бандита, даже бывшего, ты меньше всего походишь. Внешность слишком интеллигентная.

Он принимает комплимент как должное, не смотря на явный перебор с интеллигентной внешностью.

– На самом деле, всё это условности. В девяностые годы крутые парни, которые были на гребне волны, назывались бандитами. Сейчас такие же парни называются успешными бизнесменами…

«Не такие же, а те же самые парни» – мысленно поправляет Ева.

–…как тогда, так и сейчас идёт война, война за власть, за деньги, за собственность. Война никогда не прекращалась, только методы ведения войны изменились. Они стали более скрытными, изощрёнными, не видимые простому глазу обывателя. Все воюют со всеми, выбивая себе место под солнцем. Возьмём нашу фирму. Чтобы выжить в своё время приходилось копировать технологии, ассортимент конкурентов, постепенно отжимать себе долю рынка, не гнушаясь подкупами и подставами на высоком уровне. У нас это получилось лучше наших противников, поэтому сегодня мы победили. Но это не значит, что врагов совсем не стало, или их стало меньше…

«Да, и теперь самый главный враг находится внутри фирмы. Посмотрим, как вы сможете выстоять против такого рода агрессии. Вы ведь привыкли только отжимать и подкупать. Здесь же понадобятся боевые навыки другого типа. Другой вид войск, которого в вашей армии до сих пор не было».

Официант принёс виски в графине и бутылку вина. Штопор, вкручиваемый в пробку, противно пискнул. Достав пробку, официант протянул её Еве, но она отмахнулась, мол, не надо этих помпезных церемоний.

Тонкое стекло пузатого бокала дзинькает, соприкоснувшись с притупленной гранью стакана.

– За встречу! – говорит Тимур, и в свойственной ему манере, выпивает полстакана одним махом.

– Насколько я поняла по началу разговора, наша встреча будет деловой? – говорит Ева, пригубив из бокала густой терпкой жидкости.

– Нет, нет! – Тимур выкидывает руки вперёд, словно рефери, который даёт знак боксёру, что бой окончен и теперь только обнимашки. – Никаких деловых разговоров. Это романтическое свидание. Извини за эту чушь про девяностые. Расскажи что-нибудь о себе…

***

Ему показалось, что он лишь моргнул. Открыв глаза, он понимает, что всё изменилось: в окно номера бьёт солнечный свет, а она уже выскользнула из постели и стоит перед зеркалом трюмо, натягивая платье. Бардовый шёлк облегает приподнятые груди и стекает по прямому желобку спины, притормаживая на идеальных овалах бёдер, с которых она двумя руками помогает ему спуститься вниз. Зачем, зачем она прячет от него эту красоту, которой он любовался всю ночь, изучал каждый её сантиметр, пробовал на вкус, гладил, щупал, сжимал что есть силы своими крепкими руками.

Четыре раза за ночь. Такого не было с ним ещё с шестнадцати лет. За очередной пачкой презервативов пришлось спускаться в холл отеля. Он не рассчитывал, что одной обоймы патронов не хватит. Она долго играла с ним, уворачиваясь выскальзывая из его цепких пальцев, распаляла его страсть, а потом раз за разом выжимала из него все соки. Она оказалась страстной рычащей львицей, извивающейся, стонущей, кричащей «Давай ещё!». Она не давала ослабнуть его главной мышце ни на секунду, и раз за разом после очередного выстрела взводила его ствол.

Ему была нужна всего одна минута, чтобы закрыть глаза и выдохнуть. Открыв глаза, он понимает, что выдох затянулся.

– Ты куда собралась? – спрашивает он, чувствуя, как моментально оживает член, за одну секунду вскакивая в боевую стойку.

– На работу. Уже восемь утра. – Она подкрашивает ресницы, чуть приоткрыв ротик.

Тимур перекатывается по огромному, как футбольное поле матрасу, хватает её сзади и борцовским приёмом через живот кидает на кровать.

– Тимур, я опоздаю!

– Ничего страшного, скажешь, в пробке стояла. – Он жадно хрипит , закатывая платье снизу наверх.

– Нет, Тимур, она выскальзывает из под него как уж и снова оказывается возле трюмо.

– Останься! Давай забьём на эту твою работу. Я компенсирую тебе этот день. – Он обхватывает её за талию, прижимает к себе. В отражении зеркала хрупкая женщина, как удавом обвитая огромными волосатыми руками.