Елена Дарикович - Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

С самого детства я страдал от слишком живого воображения и как следствие этого — от боязни высоты. Страх заледенил меня, не тот увлекательный и манящий страх сна, а мертвящий страх реальности. И все же я не сразу по-настоящему осознал чудовищность своего положения. Отступать было некуда, развернуться совершенно немыслимо, стоять, по меньшей мере, бесполезно, и потому я вынужден был двигаться вперед, чтобы достигнуть чуть более широкого и чуть более безопасного места у следующей угловой башни. Сердце зашлось в отчаянии, попав в эту смертельную ловушку. Разум отказывался мне помогать. Из-за сметения, охватившего меня, я поначалу даже не задался вопросом: как могли и так быстро пройти здесь люди с факелами? Ведь держать факел в правой руке просто невозможно, мешает стена, держать в левой над пропастью — значило предельно увеличивать шаткость равновесия, держать же перед собой — означало заслонять и без того трудный путь по краю бездны и вдыхать вдобавок едкий дым. Но тогда я об этом не думал, а только с ужасом смотрел себе под ноги, стараясь не смотреть в пропасть, и, подобно марионетке, направляемой чужой волей медленно двигался вперед, хотя двигаться хотелось меньше всего на свете.

Мелкие камушки то и дело осыпались у меня под ногами, и от этого тихого звука волосы мои шевелились на голове. Я почти приблизился к тому относительно безопасному месту, где тропочка начинала постепенно расширяться, как вдруг, подняв глаза, замер. Впереди, на границе света и тени, я увидел дверь. Ее массивная бронзовая ручка торчала теперь у меня на пути, но хуже того, тропинку перекрывали две высокие каменные ступеньки. Дойдя до этого рокового препятствия, я остановился. Выхода, по-видимому, не было! Смертельное уныние парализовало меня, и я ждал неизбежного, когда подкосятся мои непослушные ноги и соскользнут в бездну. И тут мне отчетливо вспомнился недавний урок географии…

— Конечно, глубоких пропастей в Англии нет — горы у нас в основном отлогие… — уверенно поучал я Фредди.

— В таком случае, наша самая глубокая во всей Англии! — безапелляционно заявил мой ученик.

— Ну, уж и самая…

— Самая! Уверен! И Мэгги уверена! И Джонсоны! Потому что на дне ее… страшная расщелина!

— Расщелина? — переспросил я с сомнением.

— Да, расщелина… только двух миль не доходящая до центра Земли! — добавил Фредди шепотом, округлив глаза.

Я помню, улыбнулся такой безудержной фантазии и такому редкому максимализму и снисходительно пожал плечами.

И вот теперь я стоял над этой бездной и наивные слова ребенка наполняли мое сердце нестерпимым ужасом. Сознание отказывалось воспринимать действительность как она есть, а все больше прилеплялось к ничтожным мелочам. Или это подступала апатия перед полным помутнением рассудка, перед беспечным сумасшествием. С каким-то ненормальным интересом принялся я рассматривать носы моих начищенных ботинок, мирно смотревших на луну, листок подорожника, искрящийся росой, и эту проклятую бронзовую ручку, похожую на курок старинного пистоля. Время для меня остановилось… И, похоже, навсегда. Что мне оставалось делать? Нечего… Только молиться. И я молился… Пока вдруг, боковым зрением, не заметил на этой застывшей картине какое-то едва уловимое движение. Затаив дыхание, я скосил глаза в этом направлении, потом осторожно повернул голову, чтобы наконец убедиться, что черная полоска с краю двери расширяется, и, казалось тем вернее, чем пристальнее я на нее смотрю. А смотрел я на нее как загипнотизированный, боясь оторвать взгляд, чтобы движение это не остановилось на полпути. Я уже не слышал и не видел ничего, кроме этой медленно расширяющейся черной полосы. Похоже, у меня появилась надежда остаться в живых… если только это не предсмертные галлюцинации… Но дверь действительно открывалась! И тут весь ужас отчаяния навалился на меня с новой силой! Одно неверное движение могло оказаться роковым… Тогда, уцепившись за угловой выступ единственную мою опору и со всеми предосторожностями развернувшись спиной к пропасти я уже с холодным фатализмом приговоренного к смерти поставил колено на верхнюю замшелую ступеньку и раподался вперед, ни на минуту не задумываясь, что ждет меня за этой более чем странной дверью. Через мгновение, пролетев кубарем узкий коридор и больно ударившись локтем о стену, я растянулся на земляном полу! Спасен!!! Горячая волна радости накрыла меня с головой. Помню, я не хотел вставать, не хотел даже шевелиться. И ни боль в локте, ни промозглая сырость, ни удушливый запах плесени нисколько не омрачали моей радости, скорее, наоборот, они делали ее более реальной. Наконец поднявшись на ноги, я принялся на ощупь продвигаться неизвестно куда, то и дело натыкаясь на стены, но чувство, пьянившее меня, было сильнее боли и неудобств, и я бы непременно станцевал джигу, будь стены подземелья не столь узкими и тьма не столь глубокой. Вскоре, однако, радость моя поуменьшилась, когда, пройдя какой-то извилистый коридор, я вновь очутился в саду и передо мною бесшумно, как призрачная, закачалась ажурная калитка, которую я так опрометчиво отпер каких-нибудь полчаса назад. Только теперь понял я весь этот фокус. Никто и не думал открывать-закрывать калитку и шествовать по краю пропасти. Черные балахоны, кто бы они ни были, не дойдя до калитки двух шагов, скрытые от меня кустарником, просто спустились по ступенькам в подземелье, из которого я только что поднялся. Потому и показалось мне со слепу, что все они как один ушли в землю. И почему только я не поверил своим глазам? Поистине в ту памятную ночь реальность представилась слишком фантастичной, а вполне здравое рассуждение обернулось на деле чудовищным бредом. Но ни досады, ни любопытства я уже не испытывал; запас моих сил был исчерпан, весь диапазон эмоций пережит. Я поспешил запереть роковую калитку, которая на моем веку ни разу не отпиралась. Не обращая более внимания ни на звуки, ни на запахи ночи, я побрел к себе. Проходя мимо нашей двери, я решил не вытаскивать алебарду. Пускай тот, кто счел необходимым меня закрыть, останется при уверенности, что я не покидал своих комнат и ровным счетом ничего не видел. В остальном разберусь позже. Войдя в гардеробную и заперев обе двери, я убрал ключи на место. Только большой ключ, во избежание несчастья, я отделил от связки и положил на высокий шкаф в гардеробной, решив при случае отдать его камердинеру. И тут меня залихорадило, как при температуре, хотелось только одного — лечь, накрыться одеялом и провалиться в сон, но я заставил себя пройти четыре комнаты и проведать моего мальчишку. Фредди спокойно спал. Картина была самая мирная. Луна просвечивала насквозь голубоватый кристалл графина, серебрила куст фикуса, резную спинку кровати, ухо деревянной лошадки и маятник старинных часов, которые за минуту перед тем мелодично пробили половину второго. Теперь, что бы там ни было, я мог идти спать.