Саша Свон - Над потолком

«Дзынь» был коротким и звонким. Я, устав пугаться каждого резкого звука, скрипа и даже шороха, выбросил окурок в окно и, про себя чертыхаясь, пошел спать. Скоро утро и рабочий день должен был быть тяжелым – надо было выполнить план к концу месяца. Желательно – перевыполнить. С советского времени еще нам неустанно ставили сверхпатриотические задания, и кто не выполнял месячного плана, оставался с голым окладом. Все премии сразу же снимались, да и начальство потом еще долго косилось в твою сторону.

Я закрыл глаза и провалился в сон. Спал я на удивление крепко. Снился только Петрович, который мне протягивал руку с пивной кружкой и просил: «Санек, подлей пивка, а? Хреново чего-то мне сегодня». Потом снилась моя мать, какие-то волки в лесу, зимний пейзаж. Я стою в сугробе снега с голыми ногами. Брррр…Как же холодно. Вдруг мать моя говорит мне – «Укройся, Саша». И тут же резко в моей голове появляется звон. Тот самый «дзынь», что я слышал ночью под потолком, не смолкает, а наоборот – нарастает протяжным визгливым звуком. Он пронзительно быстро наполняет всю мою голову и, как пар, казалось вот-вот готов выйти из ноздрей, ушей, сочиться из глаз. И вот моя голова сейчас просто лопнет от этого пронзительного звона. «Мааамаааа!!!!» – кричу я во сне и просыпаюсь.

Прямо над ухом звенел отчаянно стальной будильник. Ноги были без одеяла, и я достаточно долго наверно так спал, потому что сильно продрог. Выключив правой рукой будильник, левой тем временем я укрыл свои ноги одеялом и потом минут пять лежал, наслаждаясь теплом, окутывавшим замерзшие ступни. Ещё минут пять я заставлял себя встать. При этом глаза мои тяжело и с большим натягом каменных век пытались оставаться открытыми. Голова была какая-то совершенно ватная. Она казалась мне теперь каким-то облаком, притягивающимся почему-то к подушке.

Тяжёлым дождевым облаком голова лежала на подушке и не давала мне встать. «Работа. Надо на работу…» – думал я, все больше поддаваясь дремоте и всё меньше сопротивляясь смыкающимся тяжёлым векам.

Вдруг, кто-то с большой силой стал стучать во входную дверь. Я резко открыл глаза. Посмотрев на будильник, было понятно, что я почти проспал. Неплохо, что до работы было идти буквально пятнадцать минут. Так как общага принадлежала нашему предприятию и строилась рядом, чтобы рабочие могли пешком недалеко дойти до места своего труда.

Часы показывали без двадцати пяти восемь. На смену надо было явиться в восемь утра. Вставал я обычно в шесть, чтобы успеть натаскать воды с ближней колонки и сварить себе что-то на обед. На ужин я, как правило, не готовил, а доедал обеденные остатки. Иногда бегал на перерыве в столовую и что-то покупал там на обед и на ужин. Там всегда были вкусные и свежие булочки, пирожки и другая сдобная выпечка. Так же можно было быстро подкрепиться пюре с котлетой или же тарелкой свежесваренных щей. Все это благодаря нашей незаменимой поварихе Валентине. Вкуснее её стряпни я ещё ни у кого не пробовал. Вот это повар так повар! От бога! Вот и сегодня по ходу придётся идти в столовую к Валечке. Эта мысль меня необыкновенно взбодрила, и сон быстро улетучился из моей головы.

В дверь всё так же настойчиво стучали. Я быстро встал с кровати и натянул треники. Босиком, без тапок, я вприпрыжку помчался к двери. Видать, что-то случилось, раз так ломятся настырно. Открыв дверь, но при этом, оставив держаться её за цепочку, вторым концом которая уходила в железный узенький проем второй части замка, уже встроенного в дверной косяк, я испуганно выглянул в коридор. Как-то до сих пор всё же было ощущение чего-то не очень хорошего.

Из-за двери на меня смотрели две пары глаз. Одна из которых принадлежала соседке, жившей напротив, Тамаре Ивановне. Вторая же пара глаз сидела на строгом лице нашего участкового молодого милиционера Андрея Маркова. Я его ещё помнил ребёнком. Его родители жили рядом с домом моего отца. И когда тот ещё был жив, я частенько туда наведывался со своими. Там и встречались каждый раз с ним и с его семьёй. Частенько сидели по итогу за одним столом, говорили за жизнь и что нас всех поджидает после развала Советского Союза.

– Дядь Саша, у вас все хорошо? – спросил меня Андрей, немного испуганно, смотря в мои глаза, наверное, как и я смотрел на него таким же испуганным взглядом.

– Ну, если учесть, что я проспал и опаздываю на смену, то не очень, – я взволнованно почесал затылок, открыл дверь нараспашку, сняв её с цепочки, и добавил:

– А что-то случилось?

– Саша, у нас чрезвычайная ситуация! – Тамара Ивановна не дала ни слова промолвить молодому участковому и стала быстро что-то лепетать про соседа Пашу, про какие-то ночные странные звуки и про то, что сегодня она не смогла утром до него достучаться.

– Так может он спит? Я тоже слышал сегодня какой-то шум ночью, где-то в три утра, а может в четыре… Да, скорее около того… – Я пытался как-то успокоить Тамару Ивановну, которая от волнения и предельно высокого давления стала свекольного бардового цвета. Так всегда обычно бывает у полных людей, страдающих высоким давлением или сердцем.

– Так, давайте успокоимся и попробуем ещё раз достучаться до вашего соседа. – Андрей взглянул на мои ноги и жестом показал, чтобы я быстрее обувался и шёл за ним.

Я в своих домашних тапках, накинув поверх майки рабочую рубаху, потащился за двумя, как показалось мне, слишком уж обеспокоенными личностями. Вот нет бы одной – пенсионерке в годах – сидеть дома и спать, а второму – ловить лодырей и хулиганов, заниматься чем-то действительно полезным. А сейчас они меня ведут, чтобы будить совершенно ещё ничего не подозревающего Петровича. Который наверняка, как я уже и предполагал, ночью налакался после смены и спал вовсю, отсыпаясь в свой же законный отсыпной – выходной.

Поднимаясь по деревянной лестнице вверх, я почувствовал, как скрипят её ступеньки. Они вот-вот готовы были рухнуть, прихватив вниз кого-то из нас. Дом действительно уже нужно было оставлять и переезжать куда-то в другое место. Вряд ли переселением сейчас бы занимался наш комбинат, но делать что-то всё равно надо. В конце концов, можно было переждать какое-то время у матери. Она бы с радостью меня приняла. Ей никогда не нравилось быть одной.

Когда мы вошли в коридор второго этажа, то я отчётливо стал слышать скрип. Скрип, словно кто-то наступает на одну и ту же ступеньку. Нет, словно кто-то качается на кресле-качалке, похожее на то, которое было в фильме про Шерлока Холмса. Но вот звучал он все же как-то глухо, словно был где-то за стеной, глухой толстой стеной. Может, это лампочка? Я осмотрел потолок. Три лампочки Ильича светили тусклым сорок ватным светом на большом длинном потолке вечно сумрачного второго этажа. В это время было на удивление здесь тихо. Все к восьми часам уже уходили на рабочие смены, при этом не забывая отвести своих многочисленных кричащих и визжащих ребятишек в ясли и детские сады. Кто был постарше, так же бежали в школу. А те, у кого была работа сменами, как моя или как у Петровича, мирно сопели в своих тёплых кроватях, укутавшись в свои одеяла и уткнувшись в пуховые подушки.