Морис Леблан - Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна

За это позвольте мне оказать Вам содействие в преследовании бесчеловечного убийцы и помочь Вам, в меру моих сил, в деле Кессельбах. В очень интересном деле, можете мне поверить, настолько интересном и достойном моего внимания, что я оставлю прибежище, в котором живу вот уже четыре года, среди книг и в обществе моего доброго пса Шерлока, призываю опять к себе своих старых товарищей и снова бросаюсь в гущу схватки.

Как неожиданны повороты в нашей жизни! Вот и я теперь — Ваш сотрудник. Смею заверить, дорогой друг и милостивый государь, что я искренне поздравляю с этим себя и высоко ценю такую милость судьбы.

Подпись: Арсен Люпэн.

Постскриптум. Еще несколько слов, которые, несомненно, Вы воспримите с одобрением. Поскольку не считаю достойным, чтобы джентльмен, имевший великую честь сражаться под моими знаменами, отныне гнил на сырой соломе ваших тюрем, должен честно Вас предупредить, что пять недель спустя, в пятницу, 31 мая, я верну свободу названному Жерому, возведенному мною в достоинство главного швейцара министерства внутренних дел. Не забудьте же дату: в пятницу, 31 мая — А.Л.»

Первый этаж дома на углу бульвара Османна и улицы Курсель… Здесь живет князь Сернин, один из наиболее блестящих членов русской колонии в Париже, чье имя постоянно появляется в газетах в разделе «Путешествия и досуг».

Одиннадцать часов утра. Князь вошел в свой рабочий кабинет. Это мужчина в возрасте от тридцати пяти до тридцати восьми лет, в чьих каштановых волосах проглядывает уже несколько серебряных нитей. У него здоровый цвет лица, коротко подстриженные густые усы, бакенбарды, едва очерченные на свежей коже щек. На нем корректный серый редингот, суженный в талии, и жилет с оборкой из белого тика.

— Ну что ж, — сказал он себе вполголоса, день, вероятно, будет нелегким.

Он открыл дверь, выходящую в большую комнату, где его ждало несколько человек, и сказал:

— Варнье явился? Заходи же, Варнье!

Человек с внешностью заурядного горожанина, коренастый и крепкий, твердо ступающий на коротких ногах, по его зову приблизился. Князь закрыл за ним дверь кабинета.

— Ну, что у тебя, Варнье?

— Все готово к этому вечеру, патрон.

— Хорошо. Расскажи в нескольких словах.

— Так вот. После убийства ее мужа госпожа Кессельбах, по советам, содержавшимся в том проспекте, который вы ей прислали, избрала для жительства дом уединения для дам, находящийся в Гарше. Она поселилась в глубине сада, в последнем из флигелей; директриса сдает его внаем тем дамам, которые хотят жить отдельно от прочих обитателей пансиона, во флигеле Императрицы.

— Кто ее слуги?

— Барышня-компаньонка Гертруда, с которой она и прибыла через несколько часов после преступления, и сестра Гертруды, Сюзанна, которую выписала из Монте-Карло; она служит горничной. Обе сестры ей всецело преданы.

— А Эдвардс, слуга покойного?

— Она его не оставила при себе. Он возвратился к себе на родину.

— Она с кем-нибудь видится?

— Ни с кем. Проводит время лежа на диване. Выглядит обессиленной, больной. Часто плачет. Следователь беседовал с нею вчера в течение двух часов.

— Хорошо. Теперь — о девице.

— Мадемуазель Женевьева Эрнемон живет на противоположной стороне улицы, в проулке, который ведет прямо в поле, в третьем доме справа. Содержит частную, бесплатную школу для умственно отсталых детей. Ее бабка, госпожа Эрнемон, проживает там же.

— И, как ты мне уже писал, Женевьева Эрнемон и госпожа Кессельбах свели между собой знакомство?

— Да. Девушка приходила, чтобы попросить госпожу Кессельбах о денежной помощи для своей школы. Они, по-видимому, понравились друг другу, так как вот уже четыре дня ходят вместе в Вильневский парк, к которому примыкают и сад, и дом уединения.

— В какое время они там гуляют?

— С пяти до шести. Ровно в шесть девушка возвращается в школу.

— Итак, ты все организовал?

— На сегодня, на шесть часов. Все готово.

— И никого там не окажется?

— В это время в парке всегда безлюдно.

— Хорошо. Я там буду. Можешь идти.

Он вывел его через дверь в прихожей и, вернувшись в свой зал ожидания, позвал:

— Братья Дудвиль.

Вошло двое молодых людей, одетых с чрезмерной, пожалуй, изысканностью, с симпатичными лицами и живыми глазами.

— Здравствуй, Жан, здравствуй, Жак. Что нового в префектуре?

— Не бог весть что, патрон.

— Господин Ленорман вам по-прежнему доверяет?

— По-прежнему. После Гуреля мы — его ближайшие сотрудники. О чем свидетельствует хотя бы то, что после убийства Чемпэна он устроил нас в отеле Палас, приказав наблюдать за постояльцами, живущими на первом этаже. Гурель приходит к нам каждое утро, и мы докладываем ему обо всем, как и вам.

— Отлично. Очень важно, чтобы я был всегда в курсе всего, что говорят и делают в префектуре. Пока Ленорман будет считать вас своими людьми, я буду оставаться хозяином положения. А в самом отеле? Вы не обнаружили никакого следа?

— Англичанка, — сказал Жан Дудвиль, — которая жила в одном из номеров, уехала.

— Эта меня не интересует. У меня о ней — свои сведения. А майор Парбери, ее сосед?

Оба, казалось, заколебались. Наконец, один из братьев ответил:

— Сегодня утром майор Парбери велел отвезти его багаж на Северный вокзал, к поезду, который уходит в без десяти час. Отправился туда сам автомобилем. Мы были там к отходу поезда. Майор не появлялся.

— А багаж?

— Он поручил забрать его с вокзала.

— Кому?

— Как нам сказали на вокзале, какому-то посыльному.

— Так что след его утерян?

— Да.

— Наконец! — радостно воскликнул князь.

Братья посмотрели на него с удивлением.

— Ну да, — пояснил он, — вот вам и улика.

— Вы так полагаете?

— Очевидно. Убийство Чемпэна могло быть совершено только в одной из комнат этого коридора. Туда, к сообщнику, убийца господина Кессельбаха и привел секретаря, там его убил, там и переоделся, сообщник же после ухода убийцы перенес тело в кулуар. Но кто был сообщник? По тому, как исчезает майор Парбери, мы видим, что к этому делу он все-таки причастен. Звоните быстрее господину Ленорману или Гурелю. В префектуре должны поскорее об этом узнать. Тамошние господа и я действуем ныне рука об руку.

Он отдал им еще несколько распоряжений, касающихся их двойной роли полицейских инспекторов на службе у князя Сернина, и отпустил.

В большой комнате теперь оставалось только двое посетителей. Он ввел одного из них.

— Тысяча извинений, доктор, — сказал он ему. — Я весь в твоем распоряжении. Как себя чувствует Пьер Ледюк?

— Скончался.

— Ох, ох! — воскликнул Сернин. — После твоего утреннего сообщения этого можно было ожидать. И все-таки, бедняга недолго протянул…