Александр Фарсов - Противоположности

– Стало быть близко знакомы с отцом?

– Да, несомненно… ох, Марья Петровна, душенька, будьте любезны, принесите письмо.

Она быстрым шагом пришла с кухни, держа в руках то самое письмо.

– Вы в порядке, Александр Александрович? – беспокоясь, спросила она.

– Да, жить буду.

– Слава Богу. Спасибо Константину Григорьевичу, если бы не он, то могло всё худо быть.

«Если бы не он, то ничего бы не было», – подумал он.

– Так что это?

– Договор между мной и Вашим отцом, а также личное письмо. Я решил предоставить его, чтобы развеялись все дурные сомнения.

Боровский распечатал письмо и быстро оглядел строки, признав подпись и подчерк отца, а также именную печать. После он отдал письмо, тяжело вздохнув. «Вот нелёгкая». Глаза Градатского добро блестели, уставившись на него, в ожидание реакции. Создавалось впечатление, что вся сложившаяся ситуация его даже веселит, нежели смущает.

– Хорошо… Я Вам верю, господин Градатский.

– Так просто? Я подготовил целый спектр аргументов и ответов на предполагаемые вопросы.

– Уж простите, что лишил Вас удовольствия.

– Ради приличия спросите хотя бы, как я оказался наверху без Вашего ведома?

– Через люк в коридорчике, – Градатский изумился. – Я Вам поверил не только из-за письма отца, но и из-за собственных наблюдений и выводов, – лицо его изобразило вопрос. – Во-первых, я считал, что проходимец хорошо знаком с домом, так как ему известно о люке. Но потом встал вопрос, как он узнал, что внутренний замок открыт?… и тут я вспомнил письмо от арендодателя, в котором изъявлена просьба закрывать лишь на внешний замок. Эти небольшие суждения подкрепили Вашу невиновность… нет, частичную невиновность, полностью Вашу вину я не отпускаю.

– Какой Вы ужасный человек. Разве можно лишать бедолагу последней радости?

– Будет Вам пустословить. Теперь следующей вопрос на повестке дня. Что будете делать с жильём?

– Раз уж Вы так открыто спросили… то у меня назрел выгодный для нас всех уговор.

Боровский прильнул к подлокотнику и с увлеченным блеском в глазах выслушал его незамысловатое предложение. А мысль была проста и непринуждённа: Градатский отдаёт ему часть арендной платы в обмен на возможность совместного проживания. Как он утверждает, живёт он скромно и просит лишь разрешение заседать в гостиной и кормиться стряпнёй Марьи Петровны. Ночевать он собирается на втором этаже с железобетонным аргументом: «Вам он всё равно ни к чему». Всё это он подал как полагается, чётко, лаконично и со свойственной легкостью слова, которое будто само запрыгивает в уши собеседника. Боровский не спешил соглашаться по понятным причинам, личность хоть была и занятная, но туманная, нет, скорее прозрачная. Когда думаешь, что вглядываешься точно в его лик, пытаясь прочесть мимоходные мысли, то понимаешь, что смотришь сквозь него, как будто через окно. Оттого любой анализ терял смысл. У любого человека есть нечто ценное за что можно зацепиться и подняться по стене его сознания, словно по тросу. В случае Александра – это большие угольные глаза, которые горят жаждой действия и жизни. Но Градатский был иным… он выделялся всем, поэтому невозможно было зацепится за что-то одно. Такие люди как он были нечитаемыми. И этот небольшой аспект выводил Боровского из себя. Так как ту же проблему он испытывал и со своим отцом, который был непробиваемой стеной.

– Прошу Вас всё обдумать, – начал Градатский. – У меня, к сожалению, сейчас имеется одно неотложное дело, поэтому я откланяюсь до вечера. А после приду узнать Вашу волю. На этом прошу прощения.

Он быстро удалился, оставив Сашу наедине со своими мыслями, при этом произведя непомерное впечатление на юношу. Человека такого склада в Осёдлом ему видеть не приходилось. Градатский совмещал в себе некую строгость и лёгкость характера, которыми ловко управлял и менял местами как заблагорассудится, обладал даром убеждения. Но инструментом этого убеждения была вовсе не сила, как у Александра Сергеевича, хоть она тоже была, а слово, пёстрое и режущее. Ранее Боровскому приходилось иметь дело лишь с зазнавшимися чиновниками да безропотными слугами. Поэтому до Градатского он мог удивляться только армейским папиным дружкам, пышущим благородством и удалью. Теперь же у него появился новый объект мистического обожания.

– Петровна, Константин Григорьевич тебе знаком?

– Хм, лицо у него чудное, но вспомнить всё равно не удаётся… однако голос почему-то всплывает… его мне точно слышать приходилось. – размышляла она. – Я украдкой подслушала и вот что думаю… соглашайтесь Вы. Я хоть наукам не обучена, но туго явно не станет. И человеку поможете и жить станет веселее.

– Да-а… я тоже сразу так и подумал, только вот не решился почему-то. Но согласись, странный он черть.

– Как по мне, так Вы два сапога одного сапожника.

– Ох, выпорю я однажды тебя, Петровна, честно слово… за твоё скверное словцо.

– Молчу-молчу, – улыбаясь, проговорила.

Вечером, как и обещалось, Градатский вернулся, услышав ожидаемый положительный ответ. Незамедлительно он расселился на втором этаже. Вещей при себе у него было всего ничего, отчасти это было потому, что большая их часть уже ютились в доме. Закончив скорый переезд, оставшееся время они разговаривали на отвлечённые темы, рассиживаясь на диване и грея вытянутые ноги у камина. Оказалось, что оба молодых человека невзлюбили колющий холод, который тем временем во всю набирал обороты. Градус на улице беспощадно падал и уже приблизился к нулевой отметке, а тучи жутко обтянули небо. Разговорившись, Саша узнал, что, оказывается, Градатский не многим его старше, было ему от рождения двадцать пять, должно быть поэтому общение шло как нельзя просто.

Следующий месяц проходил как нельзя увлекательно. Боровский наполнялся восторгом, общаясь с Градатским, ведь тот был знатным интеллектуалом, способным поддерживать самые разносторонние беседы: от литературы и философии до точных наук, вроде физики и химии. Он был очень умён и подкован во всяких областях. Как оказалось, Градатский довольно часто возвращается на родину из заграничных поездок, сам он описал себя почтовым голубем, который то и дело носится с поручениями по Европе и России. Сейчас он в отпуске, так как частые и долгие поездки сильно изматывают. Отпуск был ему необходим хотя бы раз в полтора два года. Однако несмотря на многочисленные плюсы, Саша ощущал тонкое беспокойство. Связано это было в первую очередь с тем, что он практически ничего не знал об этом человеке, ни что крутиться в его пытливом уме, ни каковы его цели, даже прошлое ему было неведомо.

Пусть всё кажется радужным, но на самом деле дней, когда ему посчастливилось увидеться или поговорить с Градатским было не так много. Он вечно где-то пропадал. Эти телодвижения Градатский совершал очень тихо, оттого складывалось впечатление, что в доме проживало лишь два человека и вечно блудной призрак. Временами Боровский засиживался до поздней ночи в надежде изловить плута, но как бы поздно он не ложился или вставал, всё равно не мог его застать.