Ольга Волошина - Пейзаж с водоёмом и смертью

– Однако теперь эту красивую женщину следует называть Жанной Карсавиной. Прошу запомнить! Она искусствовед и жена коллекционера и писателя Павла Карсавина – так теперь зовут меня. Вот визитки, остальные документы будут потом, – с этими словами Павел протянул мне тоненькую пачечку роскошно отпечатанных визиток.

Небрежно глянув на глянцевые кусочки картона, как и положено шикарной женщине, я сунула их в маленькую чёрную сумочку всё от той же Арины. Хитрец, однако, мой сообщник: себе привычное имечко сохранил, а я должна давиться совсем посторонним – «Жанна». Но простора для манёвра мне не оставили, документы-то уже сделаны, да и времени уже нет. Как это я сразу о таких вещах не подумала. А ещё бывалая сыщица! Павел тем временем продолжал спектакль по заранее заготовленному сценарию:

– Подробностей обсуждать не будем, всё уже говорено. Надеюсь на вашу сообразительность и наблюдательность. Актёрских способностей вам обоим не занимать, – решил польстить нам Тихомиров под занавес, вернее, как оказалось, под шампанское. – А теперь можно выпить по бокалу за успех нашего нелёгкого предприятия.

И совсем загордившийся Павел заказал бутылку самого дорогого шампанского, которое только нашлось в заведении. Интересно, как он зарабатывает такие нехилые деньги? Как это я до сих пор не догадалась поинтересоваться, чем он занимается. Но ничего, ещё успею.

***

Мы с Костиком бродили по обширным залам «Цветомира», стараясь под маской равнодушия скрыть повышенный интерес к посетителям и экспонатам. Я к тому же очень сильно напрягалась, усиленно запоминая названия и реплики. Делать записи нам не рекомендовало руководство в лице Павла. Хотя краткие пометки на каталоге допускались. Объёмный и красочный каталог стоил немалых денег – четыреста рублей, каковую сумму я небрежно выудила из крошечной сумочки. Денег мне и в самом деле жалко не было, так как они были выданы мне на расходы вместе с визитками на имя Жанны Владимировны Карсавиной.

Нам полагалось проявлять повышенный интерес к русской живописи конца девятнадцатого века. Однако я хотела одним глазком глянуть и на западный зал. Восточного искусства я не понимаю, и потому решила не тратить силы и время на эту часть экспозиции. Мы прошли мимо стендов с уютными пейзажами итальянцев, осмотрели весьма бегло обширную коллекцию импрессионистов.

Я удивилась слишком большому количеству подлинников, якобы принадлежавших кисти Ренуара. Костик, наконец, расслабился, хмыкнул и припомнил старый анекдот о том, что «из двадцати пяти тысяч полотен кисти Коро восемьдесят тысяч находится в Соединённых Штатах».

– Здесь старинный анекдот следовало бы подкорректировать: заменить Штаты Россией. Уже давно пора, – заметил Костик в конце.

– Неужели большая часть этого – подделки? Как же тогда их ухитряются продавать?

– Должен сказать, что фальшивки очень искусно сделаны, даже на искушенный взгляд. А при продаже главное – история и заключение эксперта. Специалиста по экспертизе можно ввести в заблуждение очень тонко выполненными копиями малоизвестных работ знаменитых мастеров. Кроме того картины искусственно состаривают. И много ещё других приёмов используется для имитаций. Овчинки стоят выделки: деньги в этот бизнес вовлечены большие. А представлять на экспертизу приобретённые «шедевры» большинство покупателей не согласится. Они ведь наверняка подозревают, что картины покинули своих предпоследних владельцев не совсем законным путём. Или совсем незаконным… Некоторые иностранные покупатели вывозят свои приобретения под видом копий, тут уж не вредят и авторитетные признания «неподлинности».

– Как же находят столько талантливых художников, готовых создавать подделки? Ведь они же отказываются при этом от признания собственного имени.

– Зато получают гораздо бóльшие гонорары, чем получили бы от собственного имени.

Вокруг нас уже толпилось множество любителей искусства, и мы сочли за благо закрыть тему.

Тем временем мы перешли в русские залы. Здесь наше воображение должны были поразить фантастические, роскошные пейзажи Щедрина, приличное собрание рисунков Сомова и совсем уж неправдоподобное количество восточных рисунков Брюллова. На стендах разместилось слишком много пейзажей Фёдора Васильева, мне казалось, что его картин в таком количестве вообще не существует. Бесчисленные рисунки Бакста, картины Куинджи, эскизы Крамского…

Мне нестерпимо захотелось увидеть физиономию этого самого Морозова. Мимо нас прошли двое мужчин явно богемного вида. Во всяком случае, небрежность их одежды не позволяла причислить их к состоятельным коллекционерам. Они остановились в двух шагах от нас возле большой картины якобы Крамского. Один сказал другому:

– Гляди, это та самая… Крамской действительно хотел написать такую картину, сделал множество эскизов. Но она так и не была написана, что совершенно точно известно из переписки художника. А Морозов, гляди-ка, отыскал…

– А как тебе количество пейзажей Васильева?

– Да-а, впечатляет! Но хотел бы я поглядеть на того, кто действительно их написал. Тонко сделано, согласись.

Мы с Костиком понимающе переглянулись.

Тут я вспомнила, зачем мы сюда притащились, и стала усиленно разглядывать работы Сомова и Васильева, прямо-таки тычась в них носом. А затем, наглядевшись всласть, задумчиво изрекла, глядя на своего спутника:

– И ни одной картины Борисова-Мусатова, а я так надеялась…

При этом я покосилась на живописную парочку, крутившуюся в этой же части зала. Лицо мужчины было напряжено, узкий лоб пересекали суровые морщины, губы плотно сжаты. Его спутница казалась гораздо моложе. Одета она была нарочито дорого и ярко, шею и руки её отягощало чрезмерное количество ювелирных изделий. Я бы даже подумала, что многочисленные драгоценности фальшивы, если б не очевидно дорогой костюм её спутника. Да и туфли дамочки, пожалуй, куплены в магазине, в который мне и после шампанского в голову не придёт заглянуть.

Женщина время от времени капризно кривила ярко накрашенный рот и что-то быстро говорила своему мужчине. После чего тот ещё крепче поджимал губы и слегка кивал. Я потянула Костика чуть ближе к парочке любителей живописи и заметила негромко, но отчётливо, чтобы они услышали:

– А вот моя коллекция акварелей Сомова, гораздо богаче и интереснее всего того, что здесь выставлено. Согласись!

Костик удивлённо смотрел на меня минуты полторы, потом опомнился, согласно кивнул и небрежно заметил:

– Пожалуй, русская живопись конца позапрошлого, начала прошлого века – не самая сильная сторона этой выставки.

Дамочка в драгоценных каменьях заметно оживилась, подслушав наши реплики.