Луи Тома - Соучастница

Затем вслух произнес:

– Бороться, зачем?

Реакция его собеседницы была такой, какой он и ожидал.

– Нет!.. Вы не имеете права выходить в отставку… Я слишком привязана к вам… Будем говорить начистоту…

Всей фигурой она подалась вперед, глаза ее блестели, голос дрожал, исходившая от нее энергия совсем не вязалась с хрупким обликом.

– Я слышала, что на некоторых военно-воздушных базах, когда в результате несчастного случая погибает пилот, все другие пилоты немедленно поднимаются в небо… доказывая тем самым, что они не являются заложниками судьбы. То же самое и с вами. Вы должны реагировать… негативное поведение недостойно вас!

Вдруг она прекратила его увещевать и сделалась мягкой, почти нежной.

– Не думайте, что я не понимаю… Вы переживаете тяжелый период, но вы не одни… Я рядом!

Она тут же спохватилась и покраснела.

– Мы рядом, Робер и я, мы вам поможем выкарабкаться.

– Спасибо, Люсетта! Спасибо за все!

И всем своим видом выражая непритворную благодарность, в душе он повторял про себя: «Спасибо, что протянула мне руку помощи. Спасибо, что подбиваешь меня на это путешествие, что веришь и заставляешь верить других, что это ты меня уговорила. Спасибо за твое невольное соучастие».

Он снова вздрогнул, услышав звонок в дверь.

– Это должно быть, Робер, – предположила Люсетта. – Он мне сказал, что постарается заехать.

Оставив гостью в кабинете, Филипп пошел открывать дверь.

Это был не Робер!

Звонивший был молод, роста ниже среднего, с маленькой круглой головой, посаженной на тонкое, как спичка, тело, светлыми, аккуратно приглаженными волосами, тонкими губами и наглым взглядом, смотревшим из-за квадратных очков в позолоченной оправе.

– Месье Сериньян? Офицер полиции Шабёй.

С надменным видом важного сеньора он предъявил свое удостоверение.

– Мне поручено расследование несчастного случая, происшедшего с мадам Сериньян.

Внешне он вполне соответствовал моральному облику, начертанному Люсеттой.

– Мои друзья ввели меня в курс дела, – сказал Филипп. – Проходите, пожалуйста…

Повторять приглашение не потребовалось. Полицейский уже решительно направился к открытой двери единственной освещенной комнаты, оставляя на чистом паркете следы мокрых подошв и лужицы воды, стекавшие с его пальто из плотной шерсти.

– Так, так, – воскликнул он, – мадемуазель Тернье! Я не рассчитывал так скоро вновь встретиться с вами.

– Я тоже, – бросила Люсетта не очень любезно.

– Я приехал без предупреждения…

Шабёй сощурил глаза и, с хитроватым видом взглянув поочередно на каждого из своих собеседников, пробормотал:

– Наверное, мне следовало связаться с вами?

– Это неважно, – отрезал Филипп. – Главное, что вы меня нашли.

– Я все же пытался до вас дозвониться…

– Я отключил телефон, чтобы не беспокоили.

– Чтобы не беспокоили, – повторил Шабёй, не сводя глаз с Люсетты. – Вот, вот, все объясняется.

Манеры этого пижона уже начинали раздражать Филиппа. Он с трудом подавил гримасу недовольства.

– Напоминаю вам, что месье Сериньян только что потерял жену. Вам бы следовало быть покороче.

Полицейский не оценил внезапного вмешательства Люсетты и посторонился, освобождая дверь.

– Я не хотел бы отнимать у вас время, мадемуазель.

– У меня полно времени, господин офицер полиции. Их взгляды встретились, и он первый отвел глаза. На его щеках выступил слабый румянец, губы поджались, образовав одну тонкую нить.

– Я желаю побеседовать с месье Сериньяном без свидетелей, мадемуазель, – заявил он, наконец, с трудом сохраняя самообладание.

– Так бы сразу и сказали, господин офицер полиции. Удовлетворенная своей победой, она небрежно повернулась к нему спиной и сказала Филиппу:

– В таком случае я убегаю.

Филипп проводил ее в прихожую, и, когда помогал ей надеть плащ, она шепнула ему на ухо: «Что я вам говорила? Только не позволяйте этому идиоту давить на вас».

Затем нормальным голосом, сказала:

– До скорого… Созвонимся.

– До скорого. Роберу – привет, – добавил он, когда она переступила порог.

Он был недоволен резкостью Люсетты и полицейского. Последний, конечно, дурак, но дурак обидчивый. И незачем было распалять его понапрасну. Однако для большего правдоподобия не стоило также казаться и чересчур уж покорным.

– Должен признаться, – сказал Филипп, присоединяясь к нему в кабинете, – ваш визит удивляет меня так же, как он удивил сегодня утром моих друзей.

Пальто Шабёя, сложенное пополам, висело на спинке стула. А сам полицейский сосал новую вычурную трубку и держался с присущим ему самодовольством.

– Так вот, – заявил он, – сейчас вы удивитесь еще больше, ибо я хочу попросить вас отложить похороны мадам Сериньян.

– Но церемония назначена на завтра.

Филипп находил своего собеседника все более несносным.

– Приняты меры по транспортировке тела моей жены из Омбревилье. Сожалею, но уже поздно что-либо менять.

– Я тоже сожалею, но придется! – Шабёй шумно затянулся трубкой. – Имею честь сообщить вам, что прокуратура потребовала произвести вскрытие.

Видя изумление на лице своего визави, он немного смягчился:

– Я понимаю, вам это неприятно. Но закон есть закон.

– Закон есть закон, – проворчал Филипп. – Разве выводов дорожной полиции недостаточно?

– Надо полагать, что нет!

Филипп подошел к окну. Сквозь запотевшие стекла улица виделась ему как в тумане: может быть, еще шел дождь, может – нет. Притворившись, что разглядывает сад, он зажмурил глаза и сосредоточился.

Каковым, в сущности, было его положение? Вдовец, потерявший жену в результате несчастного случая, приготовившийся похоронить ее и вдруг узнавший, что будет произведено вскрытие тела. Добросовестный вдовец подскочил бы до потолка!

Филипп подскочил, и его, хотя и запоздалая, реакция, похоже, привела в восторг инспектора, который охотно подал реплику:

– Знаете ли вы, что в точности произошло на дороге между Омбревилье и Муленом?

– Это очевидно: моя жена сбилась с пути… На повороте в глинистой грязи машину занесло… Что, кстати, подтверждает и протокол, составленный на месте происшествия.

– Не подтверждает, а предполагает, – поправил Шабёй. – А это не одно и то же. Ночь, лес, пустынная дорога… Вы можете быть уверены, что на мадам Сериньян не напали?

– О Боже! Но зачем? И кто? У нее ничего не украли, все украшения остались на ней… Мне их вернули.

– Ограбление не обязательно должно быть мотивом убийства.

– Это немыслимо! Вы что же, полагаете, моя жена явилась жертвой…

Филипп попал в ритм. Он продолжил именно с тем сдержанным возмущением, какое требовалось.

– Жертвой… нападения маньяка?