Орешниковая Соня - Океан Николь

Кити тронула доктора Вайса за рукав.

– Что это с ней?

Доктор нервно дернул плечами.

– Бывает… Последствие отравления. Еле вытащили ее с того света.

И он быстрой походкой пошел вглубь коридора.

Кити долго смотрела доктору в спину.

***

… Георг открыл дверь. Николь засмеялась.

– Мы у тебя? Или все еще у меня? Это мой стиль? Или твой стиль? Есть на полу, сидеть на полу, спать на полу. Все на полу.

Георг делает гротескный реверанс.

– Это наш стиль. Прошу вас, проходите в мое жилище. Пожалуйста, познакомьтесь с моими кисточками, красками, и – о, какой шедевр! – с этим важным холстом! Прошу вас, королева красок, повелительница кистей, фея вдохновения, садитесь вот сюда. Я буду вас рисовать. Ты устала? Можешь пока закрыть глаза.

– Можно ли приклеить твои картины к потолку? Можно было бы лежать и смотреть на них.

*** *** ***

8

Доктор Сезанн Вайс не мог уснуть. Он думал о своей пациентке со странными глазами. Наконец, он встал, тихонько вышел в коридор и направился в ее палату. Он знал, что никого не встретит в коридорах. В этот час вся клиника спала. Буйных у него не было.

Она тоже спала, разметавшись на кровати. В этой больничной пижамке, с рассыпанными в беспорядке по подушке волосами, она казалась совсем маленькой и беззащитной. Ее ресницы черными иглами лежали на порозовевших щеках, изредка подрагивая. Он видел, как под закрытыми веками у нее движутся глазные яблоки. Она видела какой-то сон… Ее губы напоминали ему бутон цветка… Он сел рядом с ней на кровать, осторожно взял ее руку в свою. Рука у нее была маленькая, теплая и влажная. Над губами у нее тоже высыпали биссеринки пота. Вдруг она заметалась и что-то прошептала. Сезанн Вайс склонился над ее губами и прислушался. Она снова завозилась и прошептала:

– При чем здесь моя машина… чертовка…

Он выпрямился и долго рассматривал ее. А она вдруг отчетливо произнесла во сне:

– Вернись…

***

… Часы на стене. 12.00. Изабель сидит с закрытыми глазами, а Георг рисует ее. На холсте – размазанные желто-розовые линии.

Часы на стене. 15.00. Изабель сидит с закрытыми глазами, Георг рисует ее. На холсте – все те же линии, сквозь них просматривается лицо.

Георг осторожно отложил кисть.

– Я собираюсь жениться на Анжелике.

– Я знаю.

Георг внезапно сердится.

– Ты все знаешь? И открой, наконец, глаза!

Изабель открыла глаза. Улыбнулась.

– Я тебя знаю. Я тебя чувствую.

– Она богатая… Я смогу устроить свою выставку. Твою выставку. Я хочу жить так, как хочу, делать то, что хочу. Я хочу всю жизнь, понимаешь? Всю, целиком. Скажи, что это пошлость, мне все равно.

– Мне тоже.

– Чего бы ты хотела?

– Знаешь, когда бы можно было с рождения выбирать, кем хочешь быть, я была бы грабителем. Я бы грабила банки. Ради интереса. Кто кого переиграет. Я – банк и полицию, или они меня.

– Художники тоже грабители. Грабят одно, отдают другое.

– Мы все грабители, Георг. Всегда – грабим одно, отдаем другое.

– Да. Я женюсь на этой богатой дуре.

– Знаешь, а тебе не так уж не повезло. Она красивая.

– Красивая – ты. Она просто кукла. В ней нет ничего необычно, ничего, что могло бы сразу заинтересовать…

– …кроме денег…

– В ней нет вдохновения. Неужели кто-то может сравнить тебя с ней? Ты же так интересна! Ты сразу же интригуешь.

– Кому нужны интриги?

– Мне!

– Ты их получил.

Георг помолчал.

– Что тебе так нравится во мне, Изабель?

– В тебе море отрицательного обаяния.

– Обаятельный мерзавец?

– Ты не мерзавец.

…Они ходят кругом по квадратной комнате. И смотрят друг другу в глаза.

– Николь. Николь. Николь. Изабель. Изабель. Николь – Изабель.

– Я – краска, какого я цвета?

– Лунного, розового цвета.

– А знаешь, какого цвета твоя краска? Синяя краска, такого синего цвета, которого нет ни в одной акварели.

– Эта краска мельтешит сейчас перед твоими глазами.

– Ты видел небо, когда оно только-только начинает светлеть? Видел этот глубокий, насыщенный цвет…

– А когда небо светлеет все больше и больше, оно приобретает цвет моря, больше зеленого, чем синего.

– Море в небе.

Они остановились. Глубокий поцелуй. На окне с треском распахивается форточка и в комнату врывается ветер, который поднимает в воздух море рисунков, запечатленных на листках.

***

Я погружаюсь во вселенную, растворяюсь в ней, превращаясь в звездную пыль и разлетаюсь от планеты до планеты… Я читала его. Он рисовал меня. Я видела его насквозь. Он был уверен, что видит меня так же. Я его чувствовала. Он тоже. Я думала. А он… А он – просто жил…

*** *** ***

9

У доктора Сезанна Вайса появилась привычка перед сном заходить в палату к Николь, садиться рядом на кровать, держа в своих руках ее ладонь и смотреть, как она спит.

Сегодня она спала беспокойно. Ее летящие черными чайками брови сошлись на переносице, и она все пыталась что-то сказать. Вдруг она замерла и прошептала:

– Убила. Я убила. Я.

Сезанн Вайс нахмурился. В эту ночь он еще долго сидел рядом с ней, держа ее за руки.

*** *** ***

– Скажите, какой образ у вас возникает, когда вам говорят фразу: «Потеря близкого человека»?

– Бабуля… бабуля…

– А ваши родители?

– Я не помню их. Какие-то размытые черты. Далекие голоса. Это было так давно. Словно в другой жизни.

– А что вам причиняет боль?

– Ничего.

– Боль. Боль. Боль.

– Девушка. В розовом платье. Ее платье развевает ветер. Она бежит ко мне…

– Кто она?

– Я… я не знаю…

– Больно. Очень больно. Боль. Боль. Черная, ломающая боль. Чернота. Кто это?

– Это она. Она! Я боюсь ее.

– Ну, ну, успокойтесь. Ее нет.

– Ее нет. Ее больше нет.

Ее глаза дрогнули. Она выходила из пограничного состояния. Сейчас она очнется и снова ничего не вспомнит.

*** *** ***

10

Доктору Вайсу не спалось. Он уже выпил свой бокал красного вина, но сон все равно не шел. Вайс осторожно выглянул в коридор. Тускло светила вдалеке «дежурная», экономная лампочка. Сегодня дежурство Кити. Вайс осторожно спустился вниз и подошел к палате Николь. Сквозь щель пробивался свет. Вайс открыл дверь и зашел в палату. Николь лежала на кровати и бормотала, глядя в потолок невидящим взглядом.

– Какого оно цвета – счастье? Оно состоит из всех существующих, видимых и невидимых цветов, оттенков, тонов и полутонов. Значит, у счастья даже нет какого-то определенного намека на цвет. Всем хочется счастья. Все хотят быть счастливыми. Это самый большой эгоизм. Все мы эгоисты. Жуткие эгоисты. Мы готовы сделать любую мерзость хотя бы ради одного маленького осколка этого самого счастья. А когда знаешь, что счастье может быть большим, чего только не сделаешь ради этого большого и огромного… Все мы преступники. И хотим, чтобы нас никто не трогал. Никто не трогал нас и наше большое, огромное счастье… Заплети косу, бабуля… Счастье нужно встречать красивой. Какими бы мы мерзавцами не были, светясь красотой от нашего счастья…