Песах Амнуэль - Чисто научное убийство

— Вам лучше знать, — уклончиво отозвался экстрасенс. — Думаю, лучше бы вам подъехать ко мне. Запишите адрес.

Продиктовав, он положил трубку, не дождавшись моего согласия.

— Ты куда? — подозрительно спросила Рина, когда я полез в шкаф за брюками. — С ума сошел? Только что ты головы поднять не мог.

Я неожиданно обнаружил, что голова действительно перестала казаться свинцовой чушкой на плечах, а желудок спокойно лежал на отведенном ему природой месте и не подавал признаков жизни.

Может, Рина права, и ехать не имеет смысла? Шарлатан или нет, но и на этот раз Люкимсон вернул мне способность соображать, а что еще мне было нужно в данных обстоятельствах? Правда, эти его странные намеки. Странные? Глупости. Просто желание заполучить клиента.

— Не болит у меня голова, — сказал я Рине. — Хочу проветриться. Я ненадолго. До улицы Жаботински и обратно.

Оделся я тщательно, выбрал лучшую свою рубашку, чтобы доказать жене, что нахожусь в здравом уме. Вы пробовали доказать что-нибудь женщине? Мне это тоже не удалось. Я ушел, хлопнув дверью, и по-моему, Рина тут же начала звонить Роману, чтобы он выслал следом патрульную машину.

Мне было все равно.

Экстрасенс жил в обшарпанном доме, построенном наверняка еще во времена британского мандата. Узкая грязная лестница вела на второй этаж, но я знал, что, несмотря на непрезентабельность, квартиры в этом квартале стоили на съем не меньше шестисот долларов, значит, деньги у Люкимсона были. Кстати, он живет один? Есть ли у него дети? Ничего этого я не знал, как не подумал и о том, что на дворе уже ночь, и я могу помешать домочадцам, если таковые существуют в природе.

— Проходите, — Люкимсон мгновенно открыл дверь на мой тихий стук. — Вот сюда, ко мне в будуар.

Мужской будуар — странное сочетание слов, но и место оказалось достаточно странным: технический балкончик, больше похожий на кабинку лифта. Окно было наглухо закрыто жалюзи, а две торцевые стены оклеены постерами с изображениями знаков Зодиака. Он еще и астролог впридачу?

Я сел в единственное кресло и, выполняя указание, откинулся на спинку, закрыл глаза и расслабился. Наверное, в таком положении аура светилась лучше. Захотелось спать. Естественное желание в такое позднее время. За каким чертом я сюда приехал? Чтобы оставить сотню шекелей на пропитание голодающему экстрасенсу?

— Хорошо, что вы мне позвонили, — сказал голос Люкимсона, и я почувствовал легкое прикосновение его пальцев к своим вискам. — Если бы подождали до утра, то ничего бы и не вспомнили.

— Что не вспомнил бы? — лениво спросил я, с трудом разлепляя губы.

— Все, — сказал голос Люкимсона. — В последние дни с вами происходило странное, я не ошибаюсь? Нет, я не ошибаюсь, ваше биополе буквально пульсирует… Вам нужно избавиться от этого… Вы не можете понять… Потому что не можете вспомнить… Вот здесь, над затылочными долями у вас сильный выступ, энергетическая аномалия… Сейчас я…

Бред, бред, бред. Встать и уйти. В затылке что-то кольнуло — опять шип?

Сонливость исчезла. В голове было ясно, будто каждую извилину, засорившуюся после долгой умственной деятельности, протерли влажной тряпочкой и просушили на солнце.

Я вспомнил.

Как и почему я убил Айшу Ступник.

Банкет по случаю окончания симпозиума был не столько скучен, сколько однообразно-предсказуем. Тост председателя оргкомитета профессора Дорфмана. Тост председателя местной организационной группы господина Фабри. Тост представителя французского МИДа месье Акера. Салаты, пиво, знакомства и прощания. Пить я не собирался, никогда не имел к этому склонности.

Когда с двумя бокалами в руках ко мне подошел профессор Саразин и принялся хвалить мое сообщение о поставках оружия в Чечню, я хотел лишь пригубить. Но вино оказалось неожиданно вкусным, и я мелкими глотками осушил бокал.

И только тогда обратил внимание на то, что профессор не один. Рядом с ним стояла женщина — замечательные глаза, светлые короткие волосы. Айша Ступник.

Да?

Профессор представил свою спутницу, но имени я не запомнил. В памяти моей, хотя и починенной господином Люкимсоном, все же оставались кое-какие провалы — я не помнил, например, куда делся профессор минуту спустя, потому что внимание было занято женщиной, она пригласила меня танцевать, я не смог отказаться, хотя чувствовал себя предельно глупо — не танцевал уже много лет, да и прежде не был большим любителем.

Она что-то рассказывала мне о себе, но я слушал не текст, а звуки ее голоса, мне было хорошо, как бывает хорошо самцу, на которого внезапно положила глаз красивая самочка. В таких случаях тормоза либо отказывают полностью, либо слабо справляются со своими функциями. Во всяком случае, я понял теперь, что побудило меня в тот вечер пить бокал за бокалом, смешивая вино с коньяком, а коньяк с пивом.

Потом — это я вспомнил точно — мы целовались в каком-то закутке, я ощущал сквозь тонкую ткань платья крепкие груди, прижимался к ним, и все было ясно, ожидание становилось нестерпимым, а вечер — занудным, как бывают занудны все вечера, на которых полторы сотни специалистов изо всех сил стараются не говорить о работе.

Вечер оказался прохладным, но выпил я слишком много, больше для храбрости, и мне было жарко, я снял пиджак, мы шли через парк обнявшись, вышли к круглой площади с фонтаном, и вот здесь произошло то, что послужило мотивом. Поводом. Точнее — причиной.

К нам подошел мужчина лет тридцати с внешностью, настолько неприметной, что даже вспоминая, я не смог выделить ни одной достойной упоминания черты. Улыбаясь моей спутнице, он взял ее под руку, и она сразу оставила меня и пошла за соперником, не оборачиваясь. А я стоял, как идиот, посреди площади, и мелкие брызги, летевшие от фонтана, попадали мне в лицо. Я зверел. Я бросился следом. В иное время я сам бы удивился своему поступку, но в тот вечер я не мог поступить иначе.

Догнать. Отобрать. Увести с собой. Самец обиделся, что у него увели самку.

Я не догнал.

Собственно, я обнаружил, что догонять некого. Видимо, пока я стоял, принимая решение, парочка миновала фонтан и укатила в каком-нибудь автомобиле.

Не могу сказать, что все это вспомнилось абсолютно ясно, и я смог выстроить последовательность событий. Вспоминались ощущения, а из ощущений складывались причины. Я вспомнил, что был зол на весь свет, настолько зол, что, попадись в тот момент в руки оружие — лучше всего автомат, я пошел бы палить направо и налево, как тот американский маньяк, что в одночасье положил человек тридцать только из-за того, что встал утром с левой ноги. Причина злости была очевидна — самец лишился самки и готов мстить. Никогда не замечал за собой подобного качества в характере, мне всегда казалось, что я вообще неспособен на месть — даже с профессором Ури Бецалелем я до сих пор здоровался за руку, хотя именно по его вине (не дал рекомендации, подлец) я в прошлом году не получил повышения к зарплате.