Николай Псурцев - Супермен

– Ружин,- окликнул его дежурный из-за барьера, капитан лет за сорок, тихий, раздумчивый, когда говорит, глядит в глаза, что-то ищет там, в глазах. Это редкость, когда за барьером и ищет. Ружину он понравился. Он вскочил, подошел поспешно, склонил голову выжидательно.

– Ружин,- сказал капитан, почесав переносицу.- Мы вынуждены задержать вас до выяснения обстоятельств. Скоро приедет дознаватель, я уже позвонил. Сопротивление работнику милиции при исполнении - дело нехорошее, знаете ли.

– Да пошутил я,- Ружин прижал ладони к груди.- Разыграть решил сержанта. Я сам бывший сотрудник, начальник отделения отдела уголовного розыска города. Вы должны знать меня.

– Бывший,- вздохнул капитан.

– Да что вы, ребята,- Ружин повернулся к трем суровым обветренным офицерам ГАИ, стоявшим неподалеку, заулыбался просительно.- Все же свои…

Офицеры не дрогнули, не тронуло сочувствие их свекольные лица. Крепкие ребята, сто лет им жить.

– Были свои,- грустно заявил капитан и опять вздохнул.- Было время. Была работа. Все по-другому теперь, все по-другому.

Иные дуют ветры, никакого благодушия, никакого кумовства, все - строго по закону…- вытянул шею, сказал кому-то вбок: - Отведи его в третий кабинет, он пустой, пусть подождет.

Откуда-то появился молоденький милиционер, строго указал Ружину, куда идти. Уже у порога капитан остановил его:

– Если желаете, можете позвонить, сообщить, что вас задержали, а то искать будут.

Ружин растерялся. Сообщить? Кому? Кто его будет искать? Даже смешно, и он усмехнулся.

– Если некому,- сказал капитан,- тогда идите. Ружину показалось, что желторотый милиционер хмыкнул.

– Как так некому? - он круто повернулся.- Это почему же некому? - он возвратился к барьеру, шаг быстрый, уверенный, кивнул капитану: - Спасибо,- набрал номер, подождал.- Феленко? Ружин. Здравствуй. Неподалеку я тут от тебя…

В кабинете столы, стулья, грязно-желтые в трещинах, с нечищеными металлическими бляшками на боках "МВД 1964 г.", давно срок износа вышел, а все служат, бережливые люди у нас, экономные, есть чему иностранцам поучиться, холодный сейф в углу, стены голые, на окнах занавески, на занавесках чернильные пятна, застиранные, но не отмытые. Безлико здесь. Никак. В окно сигануть хочется. Ружин раздвинул занавески, прижался лбом к выстуженному осенью стеклу. Под окном на лавке сидел маленький пожилой милиционер и строгал перочинным ножом палочку. Выстругает одну до размера спички, бросит под ноги, другую возьмет… Заскользил Ружин лбом по стеклу, вниз, скрипуче, ткнулся головой в руки, покоящиеся на подоконнике…

Колыхнулись занавески, вздрогнуло стекло, Ружин поднял голову, огляделся рассеянно, лицо сонное, хотя и не спал вовсе, и не дремал даже, мерещилось что-то зыбкое, причудливое. В проеме раскрытой двери увидел Феленко и за его плечом еще кого-то в милицейской фуражке. Знакомое лицо, тоже обветренное, огрубелое, как и у всех здесь. Ружин встал, растирая лоб, шагнул навстречу. Феленко протянул руку, сказал:

– Все в порядке. Пошли,- плащ на нем короткий, штопаный, с желтыми пятнами от неумелой глажки.

– Я приехал с трассы и услышал, как ваш приятель объясняется с дежурным, сказало знакомое лицо в милицейской фуражке.- Фамилию я вашу тогда летом хорошо запомнил, крепко,- и лицо криво усмехнулось.

Ружин, узнавая, покачал головой - тот самый старший сержант-гаишник, который гонялся летом за ними с Лерой и которого он заставил явку с повинной на себя писать. Веселые были времена.

– Я все уладил,- сказал сержант.- Считайте, что ничего не было.

– Спасибо,- поблагодарил Ружин.- Хотя, наверное, не стоило беспокоиться. Я уже свыкся с мыслью, что я преступник, даже интересно. В жизни так мало интересного. Право, не стоило…

– Не дури,- Феленко ухватил его за рукав, потянул за собой, повернувшись к сержанту, с виноватой улыбкой объяснил: - Он немного не в себе, перенервничал.

– Я понимаю,- кивнул сержант.

Дежурный встал, увидев Ружина, протянул руку через барьер, улыбаясь:

– Рад, искренне рад, что все обошлось. Мы были не правы. Клеменко покаялся, что все сочинил, лицо ему ваше не понравилось. Мы его накажем… Друзья наших друзей - наши друзья.

Ружин протянутой руки не заметил, погрозил пальцем.

– Никакого благодушия,- сказал назидательно и важно зашагал к двери.

– Перенервничал,- развел руками Феленко.

Пока Ружин открывал машину, сержант топтался за его спиной.

Ружин отворил дверцу, не спеша повернулся к нему.

– Мы вроде теперь в расчете,- осторожно проговорил сержант.- Протокол задержания, рапорт Клеменко у меня. Можем обменяться.

– Чудесный ты парень, сержант,- Ружин сел в машину привычно, с удовольствием.- Жить тебе при коммунизме. Позвони на днях, обменяемся.

– Вот и все,- сказал Ружин, когда они отъехали.- Жалко.

– Что все? - спросил Феленко.- Что жалко?

– Теперь опять всем наплевать, в каком году я родился,- сказал Ружин, какое у меня образование и что я могу показать по существу заданных мне вопросов…- последние слова произнес жестко, по-прокурорски, как на суде.

– Не понял,- Феленко с подозрением покосился на Ружина.

– А показать я могу много, до черта я могу показать, только спросите Но теперь опять никто не спросит. Ты знаешь,- сказал он, глядя на дорогу, улыбнулся отрешенно,- это кайф, когда кому-то интересно знать, кто ты. Вроде как в детстве: играли в прятки, тебя не нашли, забыли, разбежались, а ты сидишь один и вроде как нет тебя, вроде как и не родился еще, а потом раз - нашли, случайно, и счастье…

Какое-то время ехали молча.

– Деловой сержантик,- Феленко решил сменить тему.- Пошушукался с дежурным, к начальству сбегал, вернулся, опять пошушукался и все путем. Приятель?

– Почти родственник.

Машина свернула под "кирпич", на узкую асфальтовую дорожку. По бокам деревца, черные, мокрые, асфальт тоже мокрый, испятнан лужами, и в обочинах вода, зеленая, томится, бродит. Вскоре за реденьким перелеском увиделись здания, сначала одно, белое, с серыми подтеками, буквой "П", типичное школьное строение, затем поодаль, правее, другое - одноэтажное, длинное, вроде казармы, вокруг голо, бурая трава, вместо деревьев - стенды с наглядной агитацией, длинная мачта с флагом, верхушка покачивается под ветром. Флаг, как только что выстиранная простыня, обвис, съеженный, не шелохнется.

– Сурово,- заметил Ружин.

– Обыкновенно,- отозвался Феленко.- Это не санаторий. Это место, где люди учатся жить,- помолчав, добавил негромко: - Где я их учу жить.

Ружин поднял брови, но ничего не сказал.

Обогнули школьное здание, въехали во двор. Во дворе около десятка ребятишек разных возрастов под командой чернявого крепыша занимались зарядкой. Лица истомленные, пот по щекам, голые ноги в грязи. Крепыш выкрикивает что-то коротко, как кнутом щелкает. Ружин заметил среди ребят двух девчонок. В глазах набухли слезы, но подчиняются.