Джон Карр - Под покровом ночи

В длинном зале на полках висели до боли знакомые мне спортивные награды и рапиры. Меня охватило чувство возвращения домой. Запах пыли и мази для натирания клинков, старые маты, маски, крошечные окошки матового стекла высоко, под самым потолком пыльного помещения… все это словно бальзамировало элегантность месье Терлэна. Он маячил в тускло освещенной зале, изящный, одетый в черное, абсолютно лысый, с морщинистым, как печеное яблоко, лицом. Когда его зоркие глазки различили меня в группе визитеров, он с восторгом кинулся ко мне. Где я пропадал последние пять месяцев? Уж не забыл ли своего старого учителя? Он надеется, что у меня все благополучно, это ведь так? И увы, я занимался не так усердно, как следовало бы! Никакого отпора этому заморскому итальянскому фасону в парировании секунданта? И со мной, если его не обманывают глаза, его друг, месье Банколен, ученик Мериньяка?! Мы обменялись рукопожатиями.

— Господа, сегодня у себя в комнате я выпил бокал вина, оплакивая смерть. — В середине каждого предложения его голос повышался, словно он пронзал рапирой воздух. Месье Терлэн указал на фотографию на стене; это был один из известных снимков Салиньи в фехтовальном костюме, с поднятой в салюте рапирой. В тусклом зале картина смотрелась ярко и живо. — Великий фехтовальщик, господа, — заявил Терлэн.

И в этот момент я увидел появившуюся из сумрака громадного помещения другую фигуру, облаченную в белое. Это был Вотрель, держащийся крайне уверенно. Он улыбнулся, обнажив редкие зубы. В руке Вотрель нес рапиру с огромным раструбом и поперечиной. Месье Терлэн продолжал болтать, передавая слухи 1885 года, смешанные с критическими замечаниями по поводу всех наших стилей фехтования, совершенно не задумываясь о причине наше го визита и не замечая взглядов, которыми обменивались Банколен и Вотрель. Месье Терлэн хотел, чтобы мы непременно заглянули в его комнату, где когда-то отдыхал великий фехтовальщик!

Вскоре мы сидели за круглым столом в маленькой комнатке, примыкающей к залу. Месье Терлэн пошел принести вина. В этом сумрачном помещении с высокими стропилами возникало призрачное ощущение. Вотрель откинулся на спинку стула, подбоченившись. Свою блестящую рапиру он положил поперек стола. Я заметил, что он скрывает снедающую его злобу, стараясь показать себя в выгодном свете. Когда Вотрель говорил, его голос был полон сарказма. Он посматривал на Банколена с высоты своего роста с видом человека, обдумывающего, как бы нанести укол поязвительнее. К моему удивлению, Банколен ни слова не сказал о Салиньи. Вотрель, должно быть, знал, зачем мы сюда явились, и светский разговор раздражал его. Но Банколен спокойно обсуждал с Графенштайном преимущества рапиры перед шпагой… Терлэн принес запылившуюся бутылку и четыре стакана, чтобы мы помянули Салиньи. Вотрель встал, поднял стакан и, когда Терлэн провозгласил тост светлой памяти Салиньи, засмеялся и продекламировал гимн в честь холеры:

Вот стакан за тех, кто уже умер;

Слава тому, кто умрет следующим!

Выпив, он совершенно неуместно разбил стакан о край стола.

— Помяните мое слово, будет еще одна смерть, — добавил он, с щелчком поднимая рапиру со стола. — А вы, господа, фехтуете? Мне нужна тренировка. Я вроде Падеревского с его фортепиано. Стоит пропустить хоть день… — И он снова хлестнул рапирой по столу.

— Вот это мне нравится, — довольно улыбнулся Терлэн. — Заметьте, как в старые времена! Они занимались каждый день и не надевали резиновые шишечки на острие. Помню…

— Это не важно, — прервал его Вотрель. — Как насчет вас? — Он обратился к Банколену. — Ваше достоинство позволяет вам сразиться, месье? Семь уколов, без масок. Что скажете? Мне необходимо упражняться. Если желаете, дам вам фору.

— Это, конечно, очень любезно с вашей стороны. — Банколен небрежно крутил в руке свой стакан. — Но нет, благодарю вас. Мне нужно переодеваться, а я не такой проворный, как молодые люди вроде вас и месье Терлэна.

— Три укола форы, — настаивал Вотрель. — Даже детектив может отбросить иногда свое достоинство. — Он уже предвкушал победу, в его голосе заметнее стали нотки снисходительности. Вотрель не забыл вчерашний вечер. — Давайте отвлечемся, а? Мне скоро уходить. У меня небольшая миссия в Версале сегодня вечером, и мне нужно переодеться.

Банколен с легким удивлением посмотрел на него:

— Как любопытно! Но нам тоже пора. Мой друг месье Марл тоже вечером идет в Версаль. — После небольшой паузы он выразительно добавил: — Что у тебя там, мой друг, я что-то забыл… Кажется, ужин с мисс Грей? — И он устремил на меня совершенно невинный взгляд.

Кровь бросилась мне в голову. Я с укором посмотрел на Банколена в ответ на его бестактное замечание, но детектив уже пил вино. Вотрель страшно удивился и подозрительно сощурился. Он вытянул рапиру вперед и неподвижно застыл, после чего, сам того не сознавая, чуть ли не звенящим голосом воскликнул:

— А это идея! Нет, месье Банколен, почему бы вам не сразиться со мной вдвоем?

— Ну, ну, — добродушно урезонил его Банколен. Усмехнувшись, он обвел взглядом наш маленький кружок, вздохнул и усердно занялся своим вином. У него была способность делать подобные жесты почти с хулиганской лихостью. Так вот какова была его идея — заманить Вотреля!

— О! — наконец выдохнул Вотрель и впервые смерил меня внимательным взглядом с ног до головы, после чего ласково спросил: — А вы не хотели бы заняться, месье?

— Чем именно? — поинтересовался я. Кровь стучала у меня в висках, и мне хотелось выкрикнуть: „Да, черт возьми! С удовольствием!“

— Обменяться парой выпадов, конечно.

— Конечно! — ответил удивленный Банколен.

Вотрель стремительно обернулся к нему, затем крепко стиснул челюсти. Мы с Вотрелем оценили друг друга. Почему мы должны быть мрачно вежливыми и почему я должен называть его про себя великим шпажистом? Я не был уверен, но, думаю, у нас обоих было чувство, что мы глупые маленькие фишки, которые Банколен переставляет на шахматной доске.

— Отлично, — сказал я. — Когда-то у меня был здесь шкафчик для одежды, если месье Терлэн не отдал его другому. На чем будем драться — на рапирах или на шпагах?

— Ни на том ни на другом, — вмешался Банколен. — фу! Можешь драться сколько угодно, когда будет время, но только не сейчас! Кажется, ты не понимаешь, что уже поздно. У нас слишком много дел, чтобы тратить время на всякие переодевания и разминки. Дуэль за Люксембургским дворцом может подождать.

— Вот как! — выдохнул Вотрель. — Понятно. Что ж, — он хлестнул клинком рапиры по воздуху, — в другой раз, может быть, когда вам нечего будет делать, месье Марл, как сегодня. — Он вложил в эти слова весь присущий ему сарказм.