Джон Карр - Под покровом ночи

Итак, под шум дождя я уснул и немного поспал до рассвета, когда меня разбудила Тереза. Я рассказал ей, что произошло, выйдя с ней в гостиную, чтобы не потревожить спящую девушку. Мне было холодно, я был как в дурмане. Смутно помню, что она принесла мне кофе, но ее взволнованный голос словно издали доносился до меня, и только по дороге в Париж я кое-как собрался с мыслями. Версаль скрывался за завесой дождя…

Банколен! Мне нужно увидеться с ним и показать пьесу. Кто-то поднял крышу на моей машине, наверное Банколен: это вполне свойственно его странной натуре — подумать обо всем. Я вел машину по знакомой дороге почти инстинктивно. Никакого рассвета, только плывущий туман и дождь, а впереди из ночи вставал Париж с бледными кляксами фонарей. Странные фигуры людей выходили из дверей и щурились, как ящерицы, выбравшиеся из-под камня. Нечеткие силуэты пробирались под ливнем. Женщины за тусклыми окнами протирали стойки кафе при свете газовых ламп. По булыжной мостовой из Версаля прогремел первый трамвай. Он стучал и скрежетал на неровных рельсах, а затем его задние огни мутно маячили передо мной сквозь туман. Вскоре за мокрыми деревьями показалась река. Колеса засвистели, снова оказавшись на асфальтовой дороге… Но что вчера делал там Банколен? Он не сказал мне. Как всегда, играл в свою темную игру — как говорят, в одну руку. Мне пришло в голову, что теперь мы с Шэрон вовлечены в дело больше, чем просто зрители. Нас могли подвергнуть допросу как подозреваемых в убийстве Вотреля. Собственно, почему бы и нет? Ведь это традиционный треугольник: Вотрель, возмущенный защитник; Шэрон, его невинная любовница, которую заставил колебаться я, хитрый и коварный негодяй.

Вполне возможно, французы именно так и воспримут это. Я представлял себе зловещий смех обвинителя, который указывает на меня пальцем и громогласно призывает присяжных: „Взгляните на это чудовище!“

Во всяком случае, сверхъестественная манера Банколена вовремя оказываться в нужном месте, чтобы сделать несколько изящных замечаний по поводу последнего убийства, должна снабдить меня некоторым алиби; хотя в этом деле алиби, кажется, не мешает возникать подозрениям. Я понял, каким беспомощным чувствовал себя Вотрель, когда все знали, что он не мог совершить преступление, и вместе с тем при упоминании его имени все многозначительно переглядывались. Все, за исключением Банколена. Для него наступил момент оправдать свою исключительную репутацию.

Не стоило поднимать его в такую рань — было шесть утра, — поэтому я поехал домой. У себя на кровати я нашел приколотую к подушке записку, написанную аккуратным почерком Томаса:

„Месье Банколен звонил в три часа ночи, сэр, и просил приехать к нему на машине в десять утра. Это срочно“.

Никакого отдыха! Я принял горячий душ и прилег подремать перед встречей. Очевидно, он звонил мне вскоре после того, как уехал с виллы в Версале. И снова мою спальню наполнили тревожные сны с горгульями в сером, призрачном свете. Было почти десять, когда меня разбудил Томас. Я поспешно оделся. Дождь продолжал идти, но я чувствовал себя замечательно отдохнувшим… Когда я подъехал на авеню Георга Пятого, Банколен уже ждал меня в вестибюле своего дома. Рядом с ним стояла взволнованная раскрасневшаяся женщина, одетая по-воскресному, в черное, и в невообразимой шляпке, торчащей на заколотых в пучок волосах.

Это мадам консьержка в заведении Фенелли, — пояснил Банколен. — Она рассказала мне, как Фенелли следует моему совету. Я намерен задать ему несколько вопросов о нашем покойном друге Вотреле, и думаю, что нам стоит вместе туда подъехать. Au revoir, [14] До свидания (фр.) мадам, благодарю вас, это все…

— Au revoir, месье, — ответила она необычным для консьержки голосом, монотонным, пронзительным и совершенно лишенным выражения. Женщина слегка поклонилась, сжала свой зонтик. Ее маленькие черные глазки нервно блеснули.-Au revoir, господа.

Когда мы пересекли площадь Альма и повернули на авеню Токио, дождь почти перестал. Из туннеля с грохотом вылетел поезд метро и помчался по эстакаде над улицей Бетховена. Поморщившись от его шума, Банколен обратился ко мне:

— Мадам консьержка не любит Фенелли. Однако говорит, что он уже избавился от наркотиков…

На углу рю Дезо размещалось обнесенное стеной трехэтажное строение с решетками на окнах второго этажа. Ворота в стене были открыты, из будки сторожа нас никто не окликнул, когда мы проходили во двор. Банколен собирался нажать кнопку звонка на парадной двери, но повернул ручку и обнаружил, что дверь не заперта.

В огромном фойе было темновато и душно. На второй этаж к игорным залам вела изогнутая лестница, покрытая красным ковром. Справа была дверь в пустое казино, где накануне играл оркестр. Банколен остановился и оглядел сумрачное фойе. Затем жестом пригласил меня идти к лестнице. Мы поднимались бесшумно, поглядывая на большие старинные часы под зарешеченным окном, через которое падал смутный свет. Когда мы повернули на площадку, я увидел быстро спускающегося мужчину.

На нем был очень высокий котелок, который удлинял его и без того вытянутое лицо с застывшей улыбкой. Когда мы проходили мимо, он повернул голову и в удивлении поднял брови. Это был Герсо, камердинер из дома Салиньи. Казалось, он плывет вниз по лестнице. Его похожая на маску улыбка не изменилась, а парик сидел немного криво под цилиндром.

— Доброе утро, — безразличным тоном произнес он.

— Доброе утро, — ответил Банколен. Детектив явно не ожидал его увидеть и, когда Герсо почти достиг вестибюля, окликнул: — Странное место для встречи с вами, Герсо!

— Увы! — Тот не повернул головы. — Увы! Надеюсь, месье не думает, что я пренебрегаю своими обязанностями. Мне нужно найти работу теперь, когда месье умер. Я надеялся, что меня наймет месье Фенелли. Увы! Мне не удалось разбудить его.

Он вздохнул и продолжал степенно двигаться к выходу. Часы пробили половину одиннадцатого.

— Мне приходилось бывать во многих местах, — тихо заметил Банколен, — но вряд ли где еще я ощущал такую зловещую атмосферу, как в этом заведении. Это грешное место. Но пойдем наверх.

На втором этаже было еще темнее. Зимний сад, карточная комната, дверь в которую была приоткрыта, бар и салон, красный ковер на мраморном полу — все точно как в вечер убийства. Единственное отличие — безлюдье. Это место оживлялось только по ночам. Мы стали подниматься дальше, с опаской придерживаясь бронзовых перил. Наверху дверь была заперта. В доме царила зловещая тишина. Голос Банколена властно нарушил ее.

— Откройте дверь! — крикнул он и стукнул по ней кулаком.

Это был приказ полиции.

Какое-то время никто не отвечал. И снова эхо раскатилось в тишине, и мне показалось, что за дверью слышатся рыдания…