Эллери Квин - Происхождение зла

— Правда, правда, — успокоил его Эллери. — Наливайте еще. Я сам влюбился в старого джентльмена. Ах, кстати, Лорел…

— Готовиться к допросу? — пробормотала она.

— Ну, — усмехнулся он, — признаюсь, о вас я тоже думал. Вы говорили при нашей первой встрече, что Леандр Хилл вас удочерил.

— Да.

— И упомянули, что не помните своей матери. Что-нибудь вообще знаете о своих настоящих родителях, о родных?

— Нет.

— Простите, если это вам неприятно…

— Слушайте, — крикнул Макгоуэн от буфета, — вы просто тычете пальцем в небо!

— Да тут нет ничего неприятного, Эллери. — Лорел безуспешно попробовала улыбнуться. — О своем происхождении я ничего не знаю. Меня просто, как в книжке, на порог подкинули. Папа, конечно, не имел права меня растить, будучи холостяком и прочее. Но он нанял надежную женщину и держал меня около года, прежде чем сообщить куда следует. Потом возникла куча трудностей. Меня у него забрали, началось долгое судебное разбирательство. В конце концов ничего не выяснили, никто меня не разыскивал, папа выиграл дело, получил разрешение на законное удочерение. Разумеется, я этого не помню. Он еще долго искал моих родителей, боялся, вдруг за мной кто-нибудь явится, хотел раз навсегда покончить с делом. Но, — поморщилась девушка, — так и не нашел никого, и никто не явился.

Эллери кивнул:

— Я спросил потому, что подумал… возможно, события… обстоятельства смерти вашего приемного отца, угрозы Роджеру Прайаму… как-то связаны с вашим прошлым.

Лорел широко открыла глаза.

— Триумф детективной науки, — вставил Макгоуэн. — Как же именно, шеф? Просветите.

— Я кидаю в котел все мало-мальски стоящее, — пожал плечами Эллери, — даже то, что совсем мало или вообще ничего не стоит. Однако, бредовая эта мысль или нет, ваше прошлое может иметь отношение к делу. В любом случае вы меня несколько беспокоите. Намерены докопаться до донышка, желаете отомстить…

— Ну и что тут такого? — огрызнулась Лорел.

— То, что это вообще ненормально. Нет, постойте. Вы слишком энергично стремитесь, почти психопатически жаждете мести. По-моему, это на вас не похоже… не соответствует моему о вас представлению.

— Я никогда еще не теряла отца.

— Конечно, однако…

— Вы же меня не знаете, — рассмеялась девушка.

— Правда, не знаю. — Эллери с отсутствующим видом набил трубку. — Но одно возможное объяснение заключается в том, что подспудный мотив ваших стремлений — не месть за убийство, а желание найти себя. Может быть, вы подсознательно надеетесь, обнаружив убийцу, прояснить тайну своего происхождения.

— Я никогда об этом не думала. — Лорел помолчала, подперев рукой подбородок. Потом тряхнула головой. — Нет, едва ли. Мне действительно хочется знать, кто я, откуда, из какой семьи и так далее, но это для меня не имеет большого значения. Даже если бы отыскались родители, они были бы чужими и дом… не родным. Нет, я любила отца, как родного. Он и был мне отцом. И я хочу увидеть, как тот, кто довел его до рокового сердечного приступа, за это расплатится.

Когда молодые люди ушли, Эллери открыл дверь своей спальни:

— Все в порядке.

— Я уж думала, никогда не уйдут.

— Боюсь, это моя вина. Я сам их задержал.

— В наказание за то, что я спряталась?

— Возможно. — Он умолк в ожидании.

— Мне здесь нравится, — медленно проговорила Делия, оглядывая невысокую светлую мебель, сидя на его кровати, вцепившись в покрывало, не сняв ни шляпу, ни перчатки.

Должно быть, думал Эллери, точно так же сидела все время, пока он в другой комнате занимался гостями. В подвешенном состоянии. Столь же неопределенном, как вероятный предлог для ухода из дому. Надо поехать в город с визитом. К тем, кто тоже носит шляпы и перчатки.

— Почему вы спрятались, Делия?

— Так спокойней. Ничего не надо объяснять. Никому лгать не надо. Никаких сцен. Не выношу скандалов. — Ее как бы больше интересовал дом, чем хозяин. — Явиться к одинокому мужчине… немыслимо…

— Зачем вы пришли?

— Не знаю. Просто захотелось. — Она рассмеялась. — Вы столь же негостеприимны, как в прошлый раз. Я не слишком сообразительна, но прихожу к заключению, что вы меня невзлюбили.

— Когда оно пришло вам в голову? — грубо спросил он.

— После второй встречи.

— Чушь. Глядя на вас, любой мужчина чувствует себя петухом.

— А вы больше не чувствуете себя петухом? — вновь рассмеялась Делия.

— Охотно отвечу на вопрос в гостиной.

Делия резко вздернула голову.

— Вам не придется отвечать ни на какие вопросы. — Она встала, быстро прошагала мимо Эллери. — Ни в гостиной, ни в каком-либо другом месте. — Он захлопнул за собой дверь спальни, повернулся к ней, и она почти с грустью спросила: — Я вам в самом деле не нравлюсь?

— Вы мне очень нравитесь. И поэтому не должны приходить сюда.

— Вы же сами только что сказали…

— Чистейшую правду.

Она кивнула, как бы не совсем понимая. Подошла к письменному столу, не взглянув в висевшее над ним зеркало, взяла курительную трубку, погладила указательным пальцем. Он сосредоточился на ее руках, на коже, просвечивающей под тонким нейлоном перчаток, с усилием выдавил:

— Делия…

— Никогда не чувствуете себя одиноким? — мурлыкнула она. — Кажется, я каждый день понемножечку умираю от одиночества. Никто со мной по-настоящему не разговаривает… Пустые слова. Люди слушают сами себя. Меня ненавидят и женщины, и мужчины… по крайней мере, когда им приходится со мной беседовать. — Она резко оглянулась и воскликнула: — Неужели я так глупа? Вы тоже не хотите со мной говорить? Неужели я полная дура?

Эллери снова собрался с силами, что на сей раз далось тяжелее, но выдавил сквозь зубы:

— Я хочу, чтоб вы вернулись домой.

— Почему?

— Именно потому, что вы одиноки, что ваш муж полумертвый — не с той стороны, с какой нужно… потому, что я не стервятник, а вы не шлюха. Вот почему, и, боюсь, если вы здесь задержитесь, я забуду все четыре причины.

Делия нанесла хлесткий удар. Голова его мотнулась, спина стукнулась в стену. Глаза на миг застлал туман, потом он увидел ее в дверях.

— Простите, — с трудом вымолвила Делия Прайам. — Вы глупец, но я прошу прощения. За приход, я имею в виду. Больше этого не повторится.

Эллери смотрел, как она спускается с горы, исчезает в стоявшем тумане.

Почти целиком прикончил в тот вечер бутылку скотча, сидя в темноте у эркерного окна, ощупывая челюсть. Туман поднимается выше и выше, превратив, наконец, все вокруг в полный хаос. Сплошная бессмыслица.

Впрочем, он себя чувствовал чистым, благородным, избежавшим опасности.

29 июня в Лос-Анджелесе выдался специфический день. По оценкам синоптиков, температура достигла девяносто одного градуса, [19] 91 градус по Фаренгейту составляет около 35 градусов по Цельсию. газеты торжественно объявили его самым жарким за последние сорок три года.