Эллери Квин - Чудо десяти дней

Да и чисто психологически нетрудно было предугадать, что Говард выберет Дидриха своей мишенью. С тех пор как я познакомился с Говардом в Париже десять лет назад, у меня не возникало ни малейших сомнений в сути его отношения к приемному отцу. Эдипов комплекс с раннего детства был главной движущей силой механизма его эмоций. Говард не скрывал своего преклонения перед Дидрихом Ван Хорном. Тут нельзя было ошибиться. В его парижской студии стояли скульптуры Зевса, Адама, Моисея, — он уже тогда не мог обойтись без Моисея, — но все это были, в сущности, «портреты» Дидриха. И когда десять лет спустя я увидел Дидриха во плоти и крови, то сразу догадался, кто послужил моделью этих фигур. Ведь Говард воспроизвел не только его внешний облик, но и особенности характера.

Удивляться здесь не приходится — биография Говарда сделала его поклонение отцу почти неизбежным. Безвестная мать отказалась от младенца, а огромный, могущественный, достойный восхищения, «образцовый» мужчина стал для него и отцом и матерью. Семена отцеубийства, как и у Эдипа, были посеяны в его душе еще в то время. И любовь превратилась в ненависть, когда этот «образцовый» мужчина отверг сына. Как решил Говард, он перенес свою любовь на женщину. На чужую, недавно появившуюся в их доме женщину. Тогда-то семена и дали всходы — женитьба Дидриха на Салли совпала с его первым приступом амнезии или, быть может, стимулировала его. А затем Говард «влюбился» в женщину, которую украл у своего отца!

Доктор Корнбранч, я готов выслушать ваши возражения, но по-прежнему склонен считать — это была вовсе не любовь, а странный, бессознательный вид ревности. Говарду нужно было решить две сложные психологические задачи — наказать пренебрегшего им отца и разрушить его связь с разлучившей их женщиной.

Обратите внимание на весьма характерный факт: задумав убийство предавшего его образцового отца, сын разрабатывает сложную технику подмены и уничтожает другой образ отца! — Доктор Корнбранч озадаченно поглядел на Эллери, который немного наклонился и обратился прямо к нему.

— В этой семье ощутимо сильное религиозное начало. В детстве Говарда, да и позднее его приемная бабушка, Христина Ван Хорн, была буквально одержима Словом Божьим. Брак с фанатиком-фундаменталистом, истово верившим в Иегову, сделал ее такой же фанатичкой. Мог ли Говард избежать воздействия идеи Божьего патернализма? И мы видим совершенство его замысла: восстав против десяти заповедей Бога Отца, Говард попытался сокрушить величайший в мире образ отца.

Эллери посмотрел на Говарда или, точнее, на груду костей и плоти с жалостью и отвращением, свойственным всем нормальным людям, имеющим дело с сумасшедшими, и подчеркнуто мягко произнес:

— Теперь вам известно, господа, отчего я отнял у вас столько времени. Подобный замысел мог родиться лишь у нездорового, абсолютно неуравновешенного человека.

Не знаю, как вы, доктор Корнбранч, определите состояние Говарда. Но даже мне, далекому от медицины, очевидно, что использовать десять заповедей в качестве образца для серии преступлений, завершившихся убийством, и следовать этому образцу — сознательно и бессознательно, хитро и настойчиво — способен только ненормальный. Полагаю, что диагноз Говарду должны поставить квалифицированные психиатры, а не судьи. И он нуждается в лечении, а не в наказании, применимом к психически здоровым правонарушителям.

С ним нельзя обращаться как с обычным убийцей. Он, если угодно, преступный безумец, и я охотно перескажу эту историю и вновь проанализирую Библию, где вы только сочтете нужным и в любое время. Лишь бы мои усилия не оказались напрасными и помогли поместить его в психиатрическую клинику, где он, по-моему, и должен находиться.

Эллери бросил взгляд на Дидриха Ван Хорна, но тут же отвел его, заметив, что Дидрих плакал.

Какое-то время в гостиной не было слышно ни звука, кроме плача Дидриха, но и он вскоре прекратился.

Прокурор Шалански посмотрел на доктора Корнбранча и откашлялся.

— Доктор, каково ваше мнение по поводу… по поводу всего этого?

— Я бы не стал сейчас вдаваться в медицинские подробности этого случая, Шалански, — ответил ему невропатолог. — Исследование займет немало дней, и тут не обойтись без целого ряда консультаций.

— Ладно! — Прокурор оперся локтями о колени. — С точки зрения прокурора, как бы ни противились его будущие адвокаты, перед нами случай, который лично я готов передать в суд, как только будет проведено следствие.

— В лабораториях Конхейвена? — оживился шеф Дейкин.

— Да. У меня уже есть предварительные результаты. Я выяснил их по телефону, до того как мы здесь собрались, Дейкин. Четыре волоса, зажатые между пальцами, научно идентифицированы. Это волосы миссис Ван Хорн. Кусочки кожи под его ногтями, как полагают в лаборатории, содраны с шеи миссис Ван Хорн. Да, практически в этом никто и не сомневается. Но я думаю, мы можем провести вполне законное следствие. Честно признаться, я до сих пор не слишком уверен в том, убил ли он ее преднамеренно или по ошибке, приняв в темноте за мистера Ван Хорна. Но как бы то ни было, мотив у нас есть. И он станет не первым любовником, убившим свою грешную партнершу. В сущности, — на губах прокурора заиграло какое-то подобие улыбки, — я сразу решил, что это куда более убедительный мотив для следствия, чем все выдумки о ненависти к образу отца. И по-моему, тут…

Шалански привстал.

— И вы хотите меня увести? — спросил Говард.

Если бы вылепленная из пластилина фигура Юпитера в его студии внезапно обрела дар речи, они удивились бы гораздо меньше.

Он поглядел не на прокурора и не на Эллери, а на шефа полиции Дейкина.

— Увести вас отсюда? Да, Говард, — жестко проговорил Дейкин. — Боюсь, что ареста вам не миновать.

— Я бы хотел кое-что сделать, прежде чем меня уведут.

— Вы собираетесь зайти в туалет?

— Самая старая уловка на свете, — засмеялся Шалански. — Но вас она не выручит, Ван Хорн. Или Уайи, если вам так нравится. Дом оцеплен снаружи и внутри.

— Ничего себе псих, — с ухмылкой произнес следователь Грапп.

— Я не желаю никуда бежать, — заявил Говард. — Да и куда мне бежать?

Грапп и Шалански расхохотались.

— Почему вы его не слушаете!

Это сказал Дидрих. Он встал, и его лицо задергалось в судорогах.

Говард пояснил все тем же ровным, рассудительным голосом:

— Я просто хочу подняться к себе в студию, только и всего.

На несколько минут в гостиной воцарилось молчание.

— Зачем, Говард? — наконец поинтересовался шеф Дейкин.

— Я ее никогда больше не увижу.

— Мне кажется, никакого вреда от этого не будет, Шалански, — заметил Дейкин. — Он не сможет убежать, и сам это знает.