Эллери Квин - Зубы дракона

Керри улыбнулась:

— Буду счастлива защитить вас от потрясений, которые угрожают вам в этом грубом Новом Свете.

— Нет-нет, — возразил Эдмунд де Карлос. — Это будет моей личной обязанностью, леди. — И он поклонился сначала Керри, потом Марго, облизывая красным кончиком языка заросшие бородой губы.

Катер подошел к причалу бухты.

На берегу у Керри заболела голова. Она вежливо извинилась и уехала вместе с Вай в своем новом родстере. [16] Родстер — автомобиль с открытым двухместным кузовом, складным верхом и откидным задним сиденьем.

Марго весело помахала ей рукой, глядя вслед холодными египетскими глазами.

В своем офисе Ллойд Гуссенс тщательно проверил удостоверения Марго Коул, но не обнаружил в них ничего, позволяющего усомниться в ее личности.

Она взяла сигарету у адвоката и прикурила от зажигалки де Карлоса.

— Мне кажется странным, когда меня называют мисс Коул или даже Марго. Понимаете, с 1925 года я именовала себя Энн Стрейндж.

— Как это? — осведомился Гуссенс, набивая трубку.

— В тот год умерла мама. Отца я, конечно, не помню; мы никогда не встречали никого из американских знакомых мамы, а родственников у нее не было. Во Франции мы переезжали из города в город: Дижон, Лион, несколько лет провели в Монпелье на юге страны, еще много разных мест, где мать преподавала французским детям английский, зарабатывая достаточно, чтобы отправлять меня в монастырские школы. Я ничего не знала о моей семье. Мама никогда об этом не говорила. Но после ее смерти я нашла письма, дневник, несколько фотографий, которые поведали мне все о родственниках с отцовской стороны. Особенно, — она усмехнулась, — о дорогом дядюшке Кадмусе и о том, как он нам «помог», когда мама, отец и я голодали в парижской мансарде. Одно письмо дяди Кадмуса толкнуло отца на самоубийство. Поэтому я решила сменить имя и фамилию — смыть все, связанное с прошлым.

— Вы привезли с собой эти письма и другие вещи, мисс Коул?

Она открыла сумочку из крокодиловой кожи и вынула пачку бумаг. Почерк дневника совпадал с почерком Надин Мэллой Коул, образец которого имелся у Гуссенса в письме от миссис Коул Кадмусу Коулу, найденном среди его вещей.

На нескольких старых выцветших фотографиях были изображены Хантли Коул и его жена, а на одной, сделанной в 1910 году в Париже, — Марго в возрасте трех лет, толстощекая, светловолосая, с большими испуганными глазами.

Среди бумаг было и отпечатанное на машинке письмо Коула к жене брата, датированное 1909 годом, в котором он отказывал ей в финансовой помощи. Гуссенс и Бо сравнили его с также отпечатанным на машинке письмом, отправленным Коулом в 1918 году сестре Монике и сохраненным Керри. Стиль и содержание были примерно одинаковыми, а внизу обоих писем Коул поставил свои инициалы простыми печатными буквами.

— Разумеется, все это проверят эксперты, мисс Коул, — сказал Гуссенс. — Речь идет о таком огромном состоянии, что нужно выполнить все формальности…

— Не знаю, чем еще я могу помочь, чтобы доказать, что я — Марго Коул, но если вы хотите выслушать историю моей жизни…

— Мы бы очень этого хотели, — вежливо отозвался адвокат, переглянувшись с Бо. В письменном столе Гуссенса лежала копия краткого рапорта, представленного французским агентством, к которому обратился Бо несколько недель назад.

Отчет описывал историю Марго Коул с детства, проведенного в Париже, до 1925 года, когда следы, как ни странно, обрывались. Но теперь двое мужчин понимали, что произошло. Французские детективы оказались в тупике из-за того, что в 1925 году Марго Коул сменила имя на Энн Стрейндж. Марго подробно описала свою жизнь с того времени, как мать увезла ее ребенком из Парижа, и вплоть до смерти матери, после чего она вернулась в Париж и стала манекенщицей.

— Я зарабатывала достаточно и имела много щедрых и богатых друзей, — продолжала она, скромно потупив глаза, — а потому смогла… как бы это сказать, ну, удалиться от дел в тридцать втором году. С тех пор я моталась с места на место: Ривьера, Канн, Довиль, Монте-Карло, Капри и другие тоскливые уголки Европы. Это не было особенно возбуждающим.

— Значит, тамошним мужчинам здорово не повезло, — усмехнулся Бо. — Вы когда-нибудь были замужем, мисс Коул?

— О нет! Куда веселее оставаться свободной, не так ли, мистер Квин?

«Мистер Квин» снова усмехнулся, а Гуссенс промолвил:

— Рад, что вы так считаете, мисс Коул, потому что завещание вашего дяди… Разумеется, для окончательной проверки нам придется телеграфировать нашим французским друзьям, чтобы они уточнили ваши передвижения с 1925 года и удостоверили нас в том, что вы не замужем…

Через две недели все было кончено. Французское агентство доложило, что рассказ Марго Коул о своей жизни с 1925 года под именем Энн Стрейндж точен во всех деталях. Она никогда не была замужем. Рапорт содержал также весьма колоритные подробности карьеры мисс Стрейндж-Коул в «тоскливых уголках Европы», но Гуссенс тактично их игнорировал — он отвечал за факты, а не за нравственность.

Узнав об условиях завещания ее дяди, мисс Коул, не колеблясь, приняла их и торжественно въехала в тэрритаунский дворец под аккомпанемент восторгов прессы и любопытства публики.

— Надеюсь, что, выполнив вашу работу, — промурлыкала она Бо, — вы не покинете бедняжку? Я чувствую себя такой одинокой в этой огромной незнакомой стране. Приходите повидать меня — и почаще.

Марго слегка сжала его руку.

Они находились в одном из аккуратных садов поместья. Поблизости никого не было, но Бо заметил, как дрогнула занавеска в окне спальни Керри Шон.

Внезапно он обнял и поцеловал Марго. Когда он отпустил ее, она продолжала улыбаться.

— Что заставило вас подумать, что я этого хочу, мистер Квин? — осведомилась Марго.

— Я — медиум, — ответил Бо, все еще наблюдая за занавеской, которая, дрогнув еще раз, осталась неподвижной.

— Вы — умный человек, — заметила кузина Керри, — а бедная малютка так ревнива… Приезжайте снова — и поскорей.

В офисе агентства «Эллери Квин, инкорпорейтед» мистер Эллери Квин с сочувствием взирал на своего партнера. После пребывания в Адирондакских горах мистер Квин хотя и несколько похудел, но загорел и окреп. Партнер, напротив, выглядел усталым, а его мрачные глаза разделяли две морщины, похожие на знак кавычек.

— Я всегда знал, что ты работаешь только ради денег, — промолвил мистер Квин, — но не думал, что ты способен бросить начатое дело.

— Говорю тебе, нам больше из них не вытянуть! Конечно, работы было немного, а Гуссенс и де Карлос настаивают, что с нас хватит пятнадцати тысяч аванса плюс покрытие расходов…

— Великолепно, — согласился мистер Квин.