Морис Леблан - Арсен Люпен — благородный грабитель

— Пусть никто и никогда не сможет с полной уверенностью сказать: это Арсен Люпен. Главное, чтобы все безошибочно говорили: это сделал Арсен Люпен.

Я пытаюсь восстановить только отдельные его поступки и кое-какие из его приключений, основываясь на откровенных рассказах, которыми он любезно делился со мной зимними вечерами в тиши моего рабочего кабинета.

Всякий уважающий себя турист изучает берега Сены, и вряд ли, переходя от развалин Жюмьежа к руинам Сен-Вандрия, он не обратит внимания на небольшой и странный феодальный замок Малаки [1], гордо взметнувшийся над утесом посреди реки. Арка моста соединяет замок с дорогой. Фундамент темных башен врастает в поддерживающую его огромную гранитную глыбу, оторвавшуюся, видно, от горы и скатившуюся сюда в результате какого-то мощного подземного толчка. А вокруг игриво журчат среди тростника спокойные воды великой реки и, рассевшись на мокрых каменных гребнях, трепещут трясогузки.

История замка Малаки сурова, как его название, изломана, как его силуэт. В ней — только битвы, осады, приступы, грабежи и бойни. По вечерам жители Ко с ужасом вспоминают о преступлениях, в нем совершенных, рассказывают таинственные легенды. Например, о знаменитом подземном ходе, который когда-то соединял монастырь Жюмьеж с усадьбой Аньес Сорель, прекрасной возлюбленной Карла VII.

В этом древнем пристанище героев и разбойников живет барон Натан Каорн, барон-сатана, как называли его когда-то на бирже, где он слишком уж внезапно разбогател. Разорившиеся сеньоры Малаки вынуждены были продать ему «за кусок хлеба» поместье своих предков. Он разместил в замке свою великолепную коллекцию мебели, картин, фарфора и деревянной скульптуры. Новый хозяин живет здесь один с тремя старыми слугами. Никто и никогда не бывает в замке. И никто и никогда в этих древних залах не созерцал принадлежавших ему трех полотен Рубенса, двух Ватто, кафедру работы Жана Гужона и других чудесных творений, вырванных из рук богатейших завсегдатаев публичных распродаж с помощью банкнот.

Барон-сатана живет в страхе. Он боится не за себя, а за сокровища, собранные с такой неуемной страстью и прозорливостью любителя, — ведь даже наихитрейшие торговцы не могли похвастаться, что ввели его в заблуждение. Он любит их, свои безделушки. Неистово, как скупец, ревниво, как влюбленный.

Каждый день на закате солнца все четыре обитые железом двери, закрывающие проход с обеих сторон моста, и далее — внутрь главного двора, запирают на засов. От малейшего удара электрические звонки будут звенеть в тишине. Со стороны же Сены опасаться нечего: там отвесный обрыв скалы.

Но однажды в сентябре, в пятницу, как обычно, на валу у моста появился почтальон. И как всегда, тяжелую створку двери приоткрыл сам барон.

С предельной тщательностью, будто и не знал пришедшего несколько лет, барон всматривался в добрую веселую физиономию и лукавые крестьянские глаза почтальона, а тот со смехом обратился к нему:

— Это я, господин барон, опять я. Никто другой не напяливал на себя мою куртку и фуражку.

— Поди угадай! — пробормотал Каорн.

Почтальон вручил ему пачку газет. Затем добавил:

— А теперь, господин барон, есть кое-что новенькое…

— Новенькое?

— Письмо… заказное к тому же.

Живя в одиночестве, без друзей, барон, которым никто не интересовался, никогда не получал писем, и потому появление конверта представилось ему событием, не предвещающим ничего хорошего, событием, которого следует опасаться. Кто был этот таинственный корреспондент, потревоживший барона в его уединении?

— Нужно расписаться, господин барон.

Тот с ворчанием поставил подпись. Взяв письмо, барон подождал, пока почтальон не исчез за поворотом дороги, и, потоптавшись немного, облокотился на парапет моста, а затем вскрыл конверт. В нем лежал лист бумаги в клеточку; вверху — написанная от руки пометка: «Тюрьма Санте, Париж». Барон взглянул на подпись: «Арсен Люпен». Удивившись, он стал читать:

«Господин барон,

В галерее, соединяющей две гостиные вашего замка, находится изумительная по манере письма картина Филиппа де Шампеня, которая нравится мне чрезвычайно. Ваши полотна Рубенса и самая маленькая работа Ватто также в моем вкусе.

Справа в гостиной меня привлекают сервант времен Людовика XIII, гобелены Бове, столик в стиле ампир работы Жакоба и ларь эпохи Ренессанса. А в левой гостиной — собрание драгоценностей и миниатюр, все целиком.

На сей раз я удовольствуюсь упомянутыми вещами, сбыт которых, полагаю, не составит труда. Поэтому прошу вас хорошенько упаковать их и переслать на мое имя (с оплатой доставки) на вокзал Батиньоль в течение этой недели, не позже… иначе я сам займусь их перевозкой в ночь со среды 27 на четверг 28 сентября. И тогда уж, справедливости ради, не ограничусь вышеназванными предметами.

Примите извинения за причиненное Вам небольшое беспокойство, а также уверения в почтительнейшем уважении.

Арсен Люпен.

P.S. Главное, не посылайте мне вашего большого Ватто. Хоть вы и заплатили за него в Торговом зале тридцать тысяч франков, эта картина всего лишь копия, оригинал был сожжен Баррасом во время какой-то ночной оргии в эпоху Директории. Можете проверить этот факт по неизданным «Мемуарам» Гарата.

Я не настаиваю также на получении ожерелья эпохи Людовика XV, подлинность которого, на мой взгляд, сомнительна».

Письмо потрясло барона Каорна. Подобное послание, будь оно написано кем-то другим, само по себе сильно встревожило бы его, но подписанное Арсеном Люпеном!

Барон, завзятый читатель газет, был в курсе всех совершающихся вокруг краж и преступлений, мимо его внимания не прошел ни один «подвиг» адского грабителя. И разумеется, ему было известно, что Люпен, арестованный в Америке его врагом Ганимаром, действительно находился в тюрьме, что готовилось — но с каким трудом! — судебное разбирательство. Но тем не менее барон понимал, что от такого человека, как Люпен, можно ожидать чего угодно. Кстати, столь скрупулезное знание замка, расположения картин и мебели было наитревожнейшим знаком. Кто снабдил его информацией о вещах, которых никто не видел?

Барон поднял глаза, оглядел суровый силуэт Малаки, его обрывистые стены, огибающий их глубокий ров, наполненный водой, и пожал плечами. Нет, решительно никакой опасности нет. Никто в мире не смог бы проникнуть в неприступную цитадель, где хранятся его коллекции.

Никто в мире, положим это так, но Арсен Люпен? Разве его остановят двери, подъемные мосты, крепостные стены? К чему изощреннейшие преграды, самые тщательные меры предосторожности, если Арсен Люпен решил достичь своей цели?